Петр Лебеденко - Шхуна «Мальва»

Иван положил свою руку на Сашино плечо, твердо проговорил:

— Хоть до утра будем сидеть, понял? Лучше давай сразу. Что они сделали с братушкой?

И сколько не пытался Саша убедить рыбака, что ему ничего не известно, Глыба упрямо на это отвечал:

— Зря время теряешь, парень...

Он сердцем чувствовал: многое, очень многое знает Саша.

И Саша решил рассказать все, что сам узнал от Христо Юрьевича.

Иван Глыба как сел в начале рассказа, сложив руки на коленях, так и сидел не двигаясь. Саша уже закончил рассказ, а рыбак еще долго сидел в той же позе и молчал.

Потом поднялся с песка, подождал, когда поднимется Саша, и сказал:

— Ну что ж, друг, давай прощаться. Не судьба мне, видишь, плавать с вами...

Саша оторопел:

— О чем вы, дядя Иван? Зачем нам прощаться?

— Скажешь там, что пошел, мол, Иван Глыба в гестапо, сам пошел, чтобы брательника своего выручить.

Саша судорожно уцепился за руку рыбака, горячо зашептал:

— Что вы, дядя Иван!.. Убьют вас, замучают... Они ведь и Леньку схватили только для того...

— Знаю, парень, зачем они Леньку схватили. Я им нужен, а не Ленька. Приду я — Леньку они выкинут. Он им ни к чему...

Саша не знал, что еще можно сказать. «Лучше бы я ничего не рассказывал ему о Леньке! — в смятении думал юноша. — Лучше бы я соврал что-нибудь...

Вдруг он притянул к себе рыбака и, в темноте заглядывая ему в глаза, горячо зашептал:

— А приказ, дядя Иван?! Приказ комиссара — со шхуны вам не уходить?

Да, такой приказ был. И Глыба ни на минуту не забывал о нем. Но Ленька... Как можно бросить в беде Леньку?!

— Садись в шлюпку, Саша! — твердо сказал Иван. — Передай Андрею Ляшко, чтоб поднял сейчас все паруса. А когда будете входить в бухту, оставьте грот и кливер. Ну, бывай, друг. Добрых вам ветров.

...Давно уже шлюпка скрылась в ночной мгле, давно, наверно, и шхуна со всеми поднятыми парусами неслась к бухте Светлой, а Иван Глыба все стоял и стоял на берегу. Он снял фуражку, подставил ветру волосы, закурил и судорожно несколько раз подряд затянулся едким дымом. Огонек цигарки ярко вспыхивал, но Глыба и не пытался его прикрывать.

Потом он увидел на востоке едва заметную полоску рассвета. Море сразу посветлело, ожило. Иван чутким своим ухом услышал, как оно глубоко вздохнуло: утренняя волна вышла на берег, будто здороваясь со своим старым другом, рыбаком Иваном Глыбой. Иван грустно улыбнулся, сказал:

— Да-а...

И крупно зашагал к городу, далеко выбрасывая вперед деревянную ногу.

— Иван!

Глыба продолжал быстро идти, не оборачиваясь.

— Иван! Подожди!

Глыба повернул голову и увидал Петра Калугина. Тот догнал его и, пугливо озираясь, зашептал:

— Ты с ума спятил, Иван! Тебя сам Моренц ищет, тот, что вместо Мауэра.

— Знаю! — коротко бросил рыбак, продолжая свой путь.

— Ленька твой в гестапо, Иван...

— Знаю!

— Куда ж ты идешь? Гестапо ведь вон, рядом совсем.

Рыбак молчал.

— Слушай, Иван. Я видел, как схватили твоего Леньку. На берегу. Я был там...

Только теперь Глыба остановился. Он резко, всем телом повернулся к Калугину и, вцепившись руками в его плечи, спросил:

— Видел?

— Видел, Иван.

— А чего ж ты, малявка, не помог мальчонке, а? — Иван с силой затряс Петра. — Чего ж ты смотрел?

— Я не мог, Иван... Немцев было четверо...

— Не мог? Шкуру свою спасал? Гестапо испугался?

Он выпустил Петра и, еще раз взглянув на него налитыми кровью глазами, закричал:

— Вон! Вон с глаз, шкура!

И словно обессилев от этой встречи. Глыба опустил голову и побрел. Калугин видел, что Иван направляется в гестапо. Он на мгновение остановился, посмотрел на опустившиеся плечи Ивана и опять подошел к нему.

— Иван, не ходи, — быстро говорил Петр. — Вместе что-нибудь придумаем. Не ходи, Иван, Христом богом прошу!

Но Глыба не остановился. Теперь не остановит его никакая сила. Это Петро Калугин знал. Да и кто из рыбаков побережья не знал характера Ивана Глыбы? Недаром и фамилия у него такая: Глыба!

...О событиях той памятной ночи, когда в море разыгралась битва между шхуной «Мальвой» и немецкими катерами, быстро узнали все прибрежные жители. Как немцы ни пытались сделать вид, что ничего особенного не произошло, люди говорили об этом все больше и больше. И как всегда, когда известно не очень-то много и на помощь приходит фантазия, события той ночи так преувеличивались, что скоро трудно стало понять, где правда, а где легенда...

Рыбаки и рыбачки, собравшись тесным кругом, перешептывались:

— Это, я вам скажу, драка была! — говорил один, притом с таким видом, будто он по меньше мере был участником этой драки. — «Мальва» носилась под всеми парусами, и в упор их, гадов, в упор, из пулеметов и пушек!..

— Откуда пушки-то? — сомневался какой-нибудь скептик.

Рассказчик окидывал скептика таким уничтожающим, насмешливым взглядом, что тот невольно начинал поддакивать:

— Оно, конечно, пушки были, хотя и не дюже богато...

А первый продолжал:

— Вынырнет шхуна из тьмы, а тут в аккурат и фрицевский катерок. Шорохов кричит: «Давай, Глыба!» Ну, Глыба и дает!

В голосе рассказчика столько тепла, столько искреннего восхищения Глыбой, что каждый из слушателей невольно начинает вспоминать все самое лучшее, что было связано с рыбаком.

А рассказчик, воодушевленный неподдельным вниманием, продолжает еще с большим подъемом:

— Подковыляет Иван на своей деревянной ноге к фальшборту, глянет вниз и кричит: «Эй, на катере! Сколько вас там, гадов, числится по исходящему списку? Восемь? Вычеркивайте половину!». Швырнет гранату, пригнется от осколков и опять: «Четверо, што ли, осталось? Ну, так вот вам еще одна штучка, чтобы фрицы без гансов не дюже скучали!»

— Хо, Иван скажет! — с улыбкой и гордостью за рыбака вставляет кто-нибудь. — Иван скажет, так скажет...

— Такой не растеряется, — поддерживает другой слушатель. — Помирать придется, он и перед смертью отколет такое, что...

— Отко-олет! Иван отко-олет!

Петро Калугин всей душой разделял чувства рыбаков. Многое отдал бы он, чтобы как-то загладить свою вину. Он ведь хорошо помнил свою последнюю встречу с Глыбой и те обидные слова, которые он бросил Ивану на прощание.

Как он мог не поверить Ивану, как мог усомниться в его честности?!

И мучает с тех пор совесть рыбака Петра Калугина, тоска гадюкой лезет в самую душу.

А потом — Ленька... Уже после того как немцы увели Леньку, Петро подумал: «Что ж они сделают с мальчишкой? И как Иван переживет такое?»

Долго в тот день падучая швыряла Петра об пол. Но и на этот раз выдержал, отлежался. Часа через два после припадка встал, умылся, надел чистую рубаху и вслух сказал самому себе: «Расшибусь, а Леньку Глыбу из лап этих гадов вырву. Или не жить мне тогда...