Дастин Томасон - 21.12

Чель, разумеется, не могла бросить в беде человека, который ей так много дал. Она разрешила ему поселиться у себя в Вествуде и предоставила работу исследователя в музее Гетти, но лишь при условии, что он не будет смущать сотрудников музея разговорами о луддитах, декабре 2012 года или нападками на современные технологии. Сдерживая данное ей слово, он получал свободный доступ в библиотеку, и ему выплачивали небольшую стипендию, дававшую возможность снова встать на ноги.

Без малого год Виктор исправно проводил дни, помогая в расшифровке любых попадавших в музей текстов, а вечерами, как правило, смотрел по телевизору передачи канала «История». Кто-то даже застал его однажды за музейным компьютером. Постепенно Виктор скопил достаточную сумму, чтобы снять квартиру, а после того как в начале 2012 года посетил своих внуков, его сын прислал Чель электронное письмо с благодарностью за то, что она помогла отцу снова стать прежним.

А затем, уже в июле, когда Виктор должен был прилежно заниматься реставрацией экспоната, найденного в руинах постклассического периода, он вместо этого стащил у Чель удостоверение преподавателя, проник по нему в университетскую библиотеку и был пойман охраной при попытке вынести несколько редких фолиантов, каждый из которых имел отношение к календарю майя и Долгому отсчету. Доверие Чель оказалось окончательно подорвано, и она уведомила Виктора, что ему следует найти себе другую работу. Так он и оказался в музее Юрского периода. С тех пор они разговаривали крайне редко, да и разговоры не очень-то ладились. И тем не менее в глубине души Чель не оставляла надежды, что когда-нибудь после 22 декабря все придет в норму и они смогут попытаться выстроить отношения заново.

Вот только теперь она уже не могла дожидаться этого момента.

— Мне необходима твоя помощь, — сказала она, отводя взгляд от экспоната и зная, что эта фраза доставит ему удовольствие.

— У меня, конечно, есть сомнения, что я тебе так уж нужен, — сказал Виктор, — но для тебя я готов на все.

— Возникли проблемы с синтаксисом, — Чель потянулась к своей сумке, — и решить их нужно как можно скорее.

Глубоко вздохнув, она извлекла из сумки свой «ноутбук».

— Только что был обнаружен новый кодекс, — произнесла она отчасти гордо, отчасти нерешительно. — Он относится к классическому периоду.

Ее бывший наставник рассмеялся:

— Ты, должно быть, думаешь, что я страдаю старческим слабоумием.

— Неужели я бы приехала сюда, если бы все обстояло не так серьезно?

Чель вывела изображения первых страниц рукописи на дисплей компьютера. В одно мгновение выражение лица Виктора изменилось. Он принадлежал к числу тех немногих людей во всем мире, кто с одного взгляда мог оценить значение подобной находки. Он замер в восхищении и не сводил глаз с монитора, пока Чель рассказывала ему обо всем, что произошло.

— Власти Гватемалы об этом не знают, — закончила она, — и мы не можем никого и близко подпустить к этому сокровищу. Вот почему я должна знать, что могу снова доверять тебе.

После паузы Виктор поднял на нее взгляд:

— Можешь, Чель. Поверь, можешь.

Чуть позже в тот же день они стояли по одну сторону рабочего стола в музейной лаборатории Чель. Виктор был откровенно потрясен великолепием изображений богов, новыми глифами, которых он не встречал прежде, и старыми, но в новых сочетаниях, а главное — необычным обилием материала. Чель вспомнила, что ей захотелось показать кодекс именно Виктору практически в ту же минуту, когда она впервые увидела его, хотя и сейчас ей доставляло неимоверное удовольствие взглянуть на книгу как бы впервые, но уже его глазами.

С чутьем, свойственным ему одному, Виктор сразу же выделил именно то, ради чего она снова пригласила его в музей Гетти: пару глифов «отец-сын», которую они с Роландо не могли расшифровать, как ни бились.

— Я тоже никогда не видел, чтобы их спаривали подобным образом, — сказал Виктор, — а число употреблений этой пары как подлежащего или дополнения просто беспрецедентно.

Они вместе попытались разобрать тот абзац, в котором пара была использована впервые:

«Отец и его сын не благородЕн по рождению, и потому ЕГО познания о том, как боги управляют нами, невелики, и многое из того, что боги нашептали бы в уши истинного Властителя, отец и его сын не слышИт».

— Гораздо чаще это встречается как подлежащее, — задумчиво произнес Виктор, — а потому нам надо сосредоточить внимание на существительных, которые повторяются вновь и вновь.

— Правильно, — кивнула Чель. — Я специально просмотрела все прежние кодексы и выделила наиболее употребительные подлежащие. Таких я насчитала шесть: маис, вода, загробный мир, боги, время и Властитель.

— Но из них всех, — заметил Виктор, — по смыслу подходят только боги или Властитель.

— На самых первых страницах десятки раз упоминаются засуха и благородные люди, ожидающие, чтобы божества ниспослали воду, — заметила Чель.

— Но тогда значение боги не имеет смысла. Если иметь в виду, что отец и сын ожидают, чтобы боги дали им дождь. Боги не могут ждать, чтобы другие боги послали на землю дождь. Этого могут ждать только люди.

— Я пробовала трактовку Властитель, но тоже получается бессмыслица. Отец и ребенок мужского пола. Чит унен. Быть может, речь идет об указании на правящую семью. Вероятно, отец здесь используется метафорически для обозначения Правителя, у которого есть сын, наследующий власть.

— Встречаются пары глифов, где муж и жена обозначают правящую семью — Властителя и Властительницу, — сказал Виктор.

— Но если мы посчитаем, что пара «отец-сын» означает правящую династию, — Чель снова попыталась поменять слова местами, — тогда предложение должно читаться так: «Отец и его сын не благородНЫ по рождению». Разве такое могло быть?

У Виктора вдруг загорелись глаза.

— Разобрать синтаксис майя — это в первую очередь понять контекст, верно?

— Конечно, но…

— У них любое существительное сопровождается дополнением, — уже не слушал никого Виктор. — Каждая дата приведена в связи с одним из богов, каждый Властитель в связи с самой яркой особенностью его правления. К примеру, мы никогда не называли правителя Тикаля К’авииля просто Властителем К’авиилем. Мы имели в виду игрока в мяч и сам мяч одновременно. Человека и его духовное животное. Одно слово не живет без другого. Они сливаются в одно целое.

— И обозначают одно понятие, а не два, — завершила его мысль Чель.