Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета - Егор Викторович Ивойлов

Ознакомительный фрагмент

Она знала, что некоторые женщины, как правило не первой свежести, были не против завязать роман с местными зимовщиками, или официантами. Алиса с первого дня пребывания в Гоа, всем видом давала понять, что она не из таких. Она избегала оставаться с кем-либо наедине, но часто бывала довольно приветливой и разговорчивой со знакомыми парнями, хотя это сильно зависело от ее настроения.

Иногда, после вечеринки, когда последние звезды тонули в утренней зарнице, она позволяла себя поцеловать, но похотливые, суетливые, откровенно смехотворные прикосновения не вызывали никакого отклика, лишь рушили гармонию шуршащего на линии прибоя песка, который перешептывался с пальмовыми листьями и ветром.

Откровенно говоря, она презирала девушек, которые полушепотом, возбужденно и со смешками обсуждали местных музыкантов, фотографов и прочих болтунов. Единственным мужчиной, которого Алиса могла бы представать в качестве своего возлюбленного был незнакомый ей человек, лет пятидесяти. Он появился на побережье недавно. У него были большие руки. У мужчины должны быть большие руки. На предплечье у него была татуировка «скелет марлина».

Однажды, Алиса сидела за соседним от него столиком, доедая завтрак и дочитывая «Старик и море». Перевернув последнюю страницу, она закрыла книгу и молча подошла к мужчине, протягивая ему законченный роман, распухший от брызг морской воды и солнца. На мгновенье, их взгляды встретились. Алиса видела, как вспыхнули его глаза.

«Печальный Демон, дух изгнанья,

Летал над грешною землей,

И лучших дней воспоминанья

Пред ним теснилися толпой;»7

Алиса, почему-то вспомнила отрывок из Лермонтова. Жаль, что все это было пустым. Мужчина приехал в Гоа с дочерью. Она была очень красива, с такой же, как у Алисы, белой кожей и почти такого же возраста. Быть может, только на два – три года младше. Наверное, их можно было бы принять за сестер.

Отдав книгу, Алиса молча развернулась и ушла по своим делам. Она вступила в горячий песок и подумала: «Скажи, что-нибудь. Я бы поболтала», но он ничего не сказал.

Что же, Алиса давно поняла, что Гоа волшебное место, где активированы законы Вселенной. Чудеса, материализация мыслей и гоанский синдром существуют. Она знала, что с ней обязательно что-то произойдет, для этого не надо суетиться, или спешить. Мать Индия уже услышала желания Алисы, и лучше бы она осторожнее их формулировала.

На столиках пляжных кафе уже замерцали маленькие огоньки свечей, которые перемигивались с морскими бликами. Алиса неторопливо брела вдоль воды и рассматривала маленькие ракушки, которые иногда проглядывали сквозь мокрый песок. Было немного забавно наблюдать за встречающимися, время от времени, людьми. Она легко отличала вновь прибывших от старожилов. Приезжая в Гоа человек старается надышаться, насмотреться и испытать все. Он суетится, спешит, разговаривает громко и смешно жестикулирует, но, постепенно, замедлятся, успокаивается, умолкает, становится созерцательнее, задумчивее.

Глава 3. Глеб.

Если бы боги существовали, как бы вынес я, что я не бог?8

Глеб вышел из самолета, который приземлился в Дели. Прошел все положенные процедуры и сел в такси, направляясь, пожалуй, в самое известное место столицы Индии.

Смотрел через окно на проносящуюся мимо серую суету делийских улиц. Мутное солнце задыхалось в пыли и смоге, но продолжало топить город в вязкой жаре. Тяжелый, от испарения свалок и выхлопных газов, воздух не насыщал тело кислородом, скорее травил. Облезлый город с миллионами ненужных людей – вот, что видел Глеб – Наверное, по ночам они прячутся в грязных чуланных, а днем ордами изливаются на улицы. Вспомни Достоевского:

«В бедности вы еще сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и никто. За нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают из компании человеческой…»9

Таков мир безразличный, бездумный, но существующий. Миллиарды случайностей, которые складываются в закономерности вычислимые, но непреодолимые. Вот она реальность, истина, ледяное совершенство и гармония в бесконечном хаосе. Именно эта реальность формирует мысли, предопределяет их течение, создает сознание из вспышек электрических импульсов. Вместе с сознанием приходит человек, отягощенный иллюзией свободы, которая основана на невежестве и гордыне.

Глеб никакой свободы не видел. Вкруг была необходимость. Монотонная, гнетущая необходимость бороться за свои самые скромные потребности. Что же, когда-нибудь мысли исчезнут вместе с суетливыми страстями и жизнью, но реальность останется. Наверное, на вечно, в абсолютной тишине и неизменности космоса, в его холодном совершенстве.

Мэйн Базар – это лицо Дели. Именно сюда, первым делом, едут тысячи туристов, которые прибывают в страну. Рано утром, когда дневная жара набирает силу, на улицу опускается особая, пряная делийская дымка. Грязные, словно бродячие псы, коровы, лениво перебирая челюстями, доедают ошметки еды, которую торговцы не смогли распродать и выбросили на мостовую.

Спустя мгновенье, улица оживает, сбрасывая мимолетную маску утреннего затишья. Моментально, Мэйн Базар наполняется орущими людьми, наглыми криками торговцев, безумцами, облаченными в лохмотья, беспардонными нищими. Деревянные телеги тянут неказистые кобылы и ослы. Кругом звон велосипедных гудков, который переругивается с пронзительными сигналами автомобилей в бесконечной, сводящей с ума, суете. Шум, отбойным молотком, вгрызается в подсознание, беспрестанно меняет свою тональность и пульсирует в висках.

На Мэйн Базаре никогда не прекращается стройка. Кажется, что местные жители стаскивают все, что попадет им под руки для возведения дополнительных этажей и балконов. Иногда, между нелепыми термитниками попадаются старинные, прекрасные здания. Местами облупившаяся штукатурка и особый индийский колорит, придают им совершенно роскошный вид. Словно памятники отеческому мастерству, они гордо, но немного устало взирают на нелепые поделки бестолковых потомков.

Время летит на сумасшедшей улице, и голова кружится, вместе со стрелками часов, в хороводе красок, огней, звуков и запахов. Одновременно, здесь кажется, что время остановилось где-то в колониальной эпохе.

Глеб проходил мимо криво повешенных вывесок, мимо типовых храмов и баров, мимо базарных лавок, мимо опалённых синим солнцем людей. Смена декораций превращалась в едва различимый круговорот. Сознание немного плыло от жары. При этом, было странно и забавно наблюдать за окружающими людьми, стационарными, домовитыми, местными. Казалось, что они оставались неизменными, такими же, как и были – просто людьми, почти тенями, иногда склочными, часто алчными и всегда безразличными. С пустыми глазами, но шумные, демонстративно религиозные, суеверные и комично патриотичные. Дерзкие, но вжимающиеся в толпу. Их показная индивидуальность становилась шумом миллионов индивидуальностей, сливалась в однообразие, банальность, предсказуемость.

Наверное, это обычная человеческая осторожность. Нет, это не осторожность, а мелкая, гнусная трусость. В конечном счете, это глупость, посредственность и серость. Они могли бы целиком посвятить себя духовный жизни, или, наоборот, полностью отдаться своим желаниям. В любом случае, это было бы самоотречением, приводящим к саморазрушению. В каком-то смысле, это принесение себя в жертву либо идеальному, либо материальному. И то и другое пугает большинство, которое стремиться занять место по середине. «А мы пока понаблюдаем» – наверное, такой