Андрей Баширов - Оборотни Индии

— Что ты собираешься делать с Амиром? Он уже вырос, и если ему суждено быть среди нас, то его пора начинать учить нашему ремеслу. Он должен стать нашим, иначе его пребывание здесь может поставить всех нас под угрозу.

— Не бойтесь его. Он очень любит меня, и, кроме того, для него я единственное родное существо на этом свете, сказал Исмаил и вновь перешел на не известный мне язык.

— Это не имеет значения, — сказал другой человек, которого звали Хуссейн. Я очень хорошо знал его — он работал у моего отца и помогал ему продавать ткани в соседних деревнях. — Он смышленый парень и рано или поздно догадается обо всем сам. Лучше не дожидаться этого. Кроме того, он уже достаточно взрослый и может очень пригодиться в нашем деле. Помяни мое слово — чем раньше он попробует священного гура, тем больше ему будет хотеться вкусить его снова и снова.

— Может быть, ты и прав, — сказал Исмаил. — Он храбр и крепок не по годам, но в душе он все еще мягкий и нежный ребенок. Я даже не знаю, как ему рассказать обо всем. Боюсь, что он может испугаться.

— Ерунда! — сказал кто-то. — Такие нежные мальчики как раз самые лучшие, ими легче управлять и проще привлечь на свою сторону. На них можно положиться с большей долей уверенности, чем на чересчур бойких и шустрых. Расскажи ему все как есть, ничего не скрывая. Расскажи о славе, которая ждет его на нашем поприще, о вечном блаженстве, которое уготовано нам в раю. Он будет наш, я уверен.

— И чем скорее, тем лучше, — добавил Хуссейн и засмеялся. — Я очень люблю смотреть, как новички впервые пробуют себя в нашем деле: у них всегда такой невинный вид, а тут кто-то вдруг сует им в руки шейный платок и объясняет, что надо сделать…

— Тише! — о борвал его пожилой гость. — Вдруг Амир услышит тебя? Твои слова могут ему не понравиться, и он, чего доброго, пустится в бега.

— Не волнуйся, этого не будет, — сказал Исмаил и предложил собравшимся: — Не пора ли спать? Уже поздно, а завтра у нас дальняя дорога.

Когда они ушли, я тайком пробрался в свою комнату. Мое любопытство было возбуждено самым решительным образом. Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, лихорадочно размышляя об услышанном, и терялся в догадках: о каком ремесле говорили они, кто все же мой отец и что предстоит мне узнать от него?

Великое братство

Я так и не решился тогда сразу же поговорить с отцом. Меня сдерживало опасение услышать от него нечто очень странное и, возможно, страшное. Не то чтобы я был трусом — вовсе нет; от природы я храбр, однако начать самому этот разговор было выше моих сил. Может быть, подумал я, мне удастся самому догадаться о высоком предназначении, которое уготовили мне отец и его друзья? Недаром же они говорили о славе и вечном блаженстве, которые ждут меня. Мне надо было с кем-то посоветоваться, не раскрывая, что я подслушал разговор отца и его приятелей. Единственным человеком, который мог помочь мне, решил я, был старый мулла из нашей деревни. Я любил ходить к нему, поскольку он казался мне самым образованным и сведущим человеком из всех тех, кого я знал. Мулла ведал назубок Коран и охотно зачитывал и толковал отдельные главы этой священной книги. Он рассказывал мне также о райском блаженстве, о тысячах прелестных гурий, ожидавших в раю всякого правоверного, об их чудных глазах, подобных сапфирам, о дворцах, сделанных из золота и драгоценных каменьев, о бесконечной, вечной молодости. Я был уверен, что заслужу все это: я частенько повторял своему отцу, Исмаилу, все то, о чем рассказывал мне мулла, и тот, так же как и я, выражал свой восторг и восхищение. Он сожалел только, что в силу свой неграмотности никогда не читал Корана, и говорил, что завидует моей дружбе с муллой. Хуссейн, однако, как-то раз послушав меня, обозвал муллу старым дураком и посоветовал мне поменьше внимать разглагольствованиям, дав понять, что я вправе ожидать действительно достойной награды, если выберу правильный путь. Какой путь — он мне не сказал.

Итак, я отправился к мулле. Азизулла — а именно так его звали — как всегда сердечно принял меня. После того, как я в очередной раз выслушал его подробные наставления о том, как положено правоверному творить молитву, предварив ее омовением и сопровождая правильными телодвижениями и жестами, и помолившись вместе с ним, я попросил его открыть Коран и вновь прочитать мне некоторые мои любимые суры. Старик нацепил на нос очки и, мерно раскачиваясь, зачитал мне несколько глав, давая по ходу чтения необходимые толкования о правильном образе жизни и поведения истинного мусульманина. Все это я уже неоднократно слышал, и, когда он закрыл Коран, попросил его честно сказать мне, есть ли в этой священной книге, дающей ответы на все вопросы правоверного, нечто такое, о чем он мне еще не рассказывал.

— Нет, нет, сын мой, — сказал он. — Я ничего не скрыл от тебя. Правда, должен признаться, что мое познание этой книги далеко не полное. Я могу читать ее, но мне не дано толковать все ее положения, и многое в ней остается для меня покрытым мраком неизвестности. Вот мой учитель — тот проникал в самую суть каждой фразы, нет, каждой буквы, находя в них смысл, до которого никогда не дойти обыкновенному человеку или простому мулле, вроде меня. Увы, Аллах призвал его к себе, и он унес с собой тайну познания слова Божия. Теперь он, в отличие от нас, грешных, блаженствует в раю, о котором я тебе столько рассказывал. Все, что я могу сделать, это вновь и вновь зачитывать тебе самые важные главы Корана, пока ты не запомнишь их наизусть.

— Спасибо тебе за твою доброту ко мне. Я всего лишь хотел спросить, нет ли еще чего-нибудь такого сокровенного, о чем бы я мог узнать, — поблагодарил я муллу. — Скажи мне, какой путь мне выбрать, кем же мне стать, чтобы исполнить все твои мудрые наставления и заслужить себе рай?

— Стань муллой! — воскликнул Азизулла. — Тебе, правда, придется долго и упорно учиться, но в конце концов ты овладеешь божественным словом и в полной мере познаешь волю благословенного нашего пророка Мохаммеда — да пребудет его душа в мире! — которого избрал Аллах среди миллионов людей! Поверь мне, нет дела более угодного Богу, чем служение ему! Я берусь научить тебя читать на арабском языке, на котором написан Коран, а потом твой отец, который, уверен, думает о твоем будущем так же, как и я, пошлет тебя в Дели совершенствовать твои познания в духовном училище — медресе.

— Я обязательно подумаю об этом, — пообещал я, однако, честно сказать, стать муллой мне вовсе не хотелось. Я не мог не заметить, что Азизулла сам-то был крайне беден и существовал лишь за счет скупых подаяний тех, кто ходил к нему в мечеть. Кроме того, ни мой отец, ни Хуссейн, никто из их товарищей муллами не были. Значит, все-таки есть еще что-то такое, о чем не дано знать мулле.