Дневник шпиона - Николай Григорьевич Смирнов

Я выложил на стол сто фунтов.

На другой день мы отправились с лейтенантом в Кронштадт на санях. Там он меня свел с бывшим офицером генерального штаба Арканиковым, и я понял, что дело затевается стоящее. Вопрос ставился широко, и отказываться от этой комбинации было чистым безумием.

В прекрасном настроении мы вернулись в Петербург и вечером распили несколько бутылочек приличного вина, которое раздобыл Долгорукий. Однако для меня лично конец этого вечера был омрачен внезапным заявлением Ружа:

— Мы вот тут с вами работаем добросовестно, капитан, а ваше правительство собирается заключить с Москвой договор.

— Невозможно…

— Говорю я вам. У меня верные сведения из Парижа.

Я совершенно опешил. Надо сказать, что доверять советской прессе я не мог, да в ней и мало писали об англо-русских переговорах. Английских газет я не имел. Заключение какого бы то ни было договора с Советской Россией я считал чудовищным делом. Я не верил даже в возможность приема советской делегации в Лондоне, хотя об этом и говорили. После слов француза мне пришла в голову мысль, что Ллойд Джордж просто подготовляет какой-нибудь новый трюк. Однако француз уверял, что готовится торговый договор.

— Руж, — сказал я тут же за столом, — кончайте кронштадтское дело без меня. А я завтра же двинусь в Англию и постараюсь там информировать мистера Черчилля как следует. Вряд ли после моего доклада Англия подпишет какое-нибудь соглашение с Советами.

— Да, — ответил мне Руж, — вам, пожалуй, будет лучше выехать. А уж Кронштадтом займусь я один.

У Ч. был знакомый пилот, который согласился за пятьдесят фунтов перелететь с нами через границу. Он был уверен, что в течение одной ночи сумеет спустить нас в Латвии и вернуться обратно. Мы решили лететь в Латвию потому, что там легче была приземлиться, нежели в Финляндии.

После того как способ нашего передвижения был выяснен, я велел Долгорукому купить мне хороший чайный сервиз для подарка деду. Долгорукий обошел знакомых старух и вернулся с большой корзиной, в которой был уложен белый чайный сервиз с гатчинскими орлами. Он был не очень красив с виду, но интересен по историческим воспоминаниям, как сервиз царской фамилии.

В довольно холодную, но не слишком ненастную ночь мы со всеми своими бумагами, фарфоровыми чашками и вещами явились на аэродром под Петербургом. Долгорукий осмотрел машину и констатировал, что она никуда не годится, и только чудом мы можем перевезти наши чашки в целости. Но пилот уверял, что мы долетим и на этом аппарате, а другого все равно достать нельзя. Я решил рискнуть, тем более что дело того стоило. Мы уселись на свои места, прикрепились ремнями и полетели.

Аэроплан летел скверно, и я страшно нервничал. Впечатление было такое, что мы едем по проселочной русской дороге, — воздушные ямы попадались на каждом шагу. Вдобавок пошел маленький снежок, крылья аэроплана обледенели, и скорость уменьшилась. Я считал, что мы не выберемся из России, принуждены будем снизиться и заночуем в какой-нибудь захолустной Чека.

Начался медленный рассвет. Долгорукий предложил по этому случаю выпить спирту. Мы опрокинули по две рюмки, и это нас подбодрило. Вдобавок рассвет помог выровнять путь. По моим расчетам, в четыре часа мы миновали границу. Пилот начал спускаться, и мы уже летели низко над землей, выбирая место для посадки. Наконец, аэроплан коснулся земли, побежал по снежному полю и тут задел за что-то крылом. Раздался треск, и я потерял сознание.

Все чашки были разбиты при падении, в том числе и коленная чашка пилота. Я вывихнул левую ногу, Долгорукий расшиб голову. Нас перетащили в маленькую гостиницу, где мы пролежали две недели. Только 14 марта у меня начала работать голова. Я потребовал газеты и узнал, что блестяще начатое восстание в Кронштадте было подавлено. Коммунисты взяли крепость наступлением по льду. О французе Руже в газетах ничего не писалось. Очевидно, он успел скрыться.

Полукалеками мы сели в поезд, идущий в Ригу. В Риге с помощью нашего консула и уважаемого Май-келя Джона, резидента Интеллидженс Сервис, мы уладили маленькую неприятность, возникшую в связи с нашим перелетом через границу. Мы выправили себе хорошие документы, купили готовое приличное платье и вошли в вагон первого класса "Рига — Берлин" полноправными европейцами.

Через два дня мы были в Гамбурге. И оттуда я имел возможность телеграфировать деду название парохода, на котором мы предполагали выехать в Англию.

НОВАЯ ПОЛИТИКА АНГЛИИ

Мы прибыли в Дувр на пароходе "Гинденбург" 20 марта 1921 года. "Гинденбург", как честный немец, пришел в порт точно по расписанию в два часа дня.

Было довольно холодно. От воды поднимался легкий пар, под которым волны хлюпали мрачно, как железные цепи. Сквозь этот бледный пар я еще издалека увидел на берегу высокую фигуру деда в старинном цилиндре и пальто. Он стоял рядом с какой-то дамой, к которой время от времени наклонялся. Сердце мое упало. Невозможно было предположить, что старик женился. Единственная дама, которая могла быть с ним на пристани, это мисс Мальмер. Значит, за год она изменила свое решение и хочет сделать шаг к возобновлению договора.

Но каково было мое изумление, когда, при дальнейшем рассмотрении, дама оказалась вовсе не мисс Мальмер. Я ничего не смог понять до тех пор, пока Долгорукий не возгласил восторженно:

— Смотрите, Кент. А ведь это моя стерва…

Действительно, рядом с дедом стояла именно она, четвертая жена князя Долгорукого. Каким образом она оказалась здесь? Мы не имели от нее никаких известий с тех пор, как расстались на улице в Севастополе. Долгорукий никогда не вспоминал о ней, даже оказавшись за границей, не потрудился навести справок о ее судьбе в нашем Константинопольском консульстве, хотя я дважды напоминал ему об этом. Свой отказ он мотивировал тем, что она, вероятно, связала свою жизнь с другим, и не стоило тратить денег на телеграммы. И вот эта загадочная дама первая встречает нас в Англии. Естественно, что мы пробивались на пристань с особой настойчивостью.

Дед выглядел розовым на морозе, но лицо его было невесело. Он крепко пожал мне руку и церемонно познакомился с Долгоруким. Затем сказал, обращаясь ко мне:

— Ты, конечно, слышал? Старик Давид сошел с ума. Три дня тому назад он подписал соглашение с Советами.

Ничего похожего я не слышал. Наоборот, до последней минуты я надеялся, что своим докладом сумею сорвать намечающееся соглашение. Я спешил изо всех сил, разбил советский аэроплан и вывихнул себе ногу. И все для того, чтобы на пристани услышать, что соглашение подписано.

— Собачья штука, —