Андрей Курков - Львовская гастроль Джимми Хендрикса

Рябцев задумался. И, к своей радости, вспомнил, что объединило их троих сначала прослушивание конфискованных пластинок, а только потом уже они заинтересовались теми, до кого не дошли эти почтовые посылки.

— Эх, — вздохнул вслух Рябцев.

И вспомнил, сколько всего не дошло по почте до Алика Олисевича и его друзей. И стало ему горько и стыдно. Но только на несколько мгновений.

«Это не я, это система», — успокоил себя Рябцев.

И вспомнил, как долго не мог решиться и как всё-таки решился недавно выйти к ним и признаться. И конечно, настороженно встретили его ночью на Лычаковском кладбище повзрослевшие, постаревшие, но не изменившиеся хиппи. Да, такую информацию переварить трудно. Трудно, но надо. Для справедливости. А справедливость очень важна для истории. История — высший судья. Это Рябцев знал. У львовских хиппи своя история, у львовского КГБ — своя. Но это не значит, что эти две истории пересекались только на линии идеологического фронта. Везде и всегда были коллаборационисты, сочувствующие, да и просто предатели или слабовольные. О последних думать Рябцеву не хотелось, а вот и себя, и своих двух сослуживцев он считал искренними сочувствующими и в чем-то носителями и вершителями высшей справедливости, вершителями того, что в конце концов в глазах истории позволит даже его бывшую контору — КГБ — красить не одним черным цветом, как это нынче принято. По крайней мере, так ему, Рябцеву, сейчас казалось.

Кофе закончился, но вкус его еще держался на языке. Рябцев прищурился, губы сложились в тонкую напряженную линию.

«Да, я еще в долгу, — подумал он. — Я еще себя не реабилитировал. Но это потом. Я им еще должен кое-что вернуть, и тогда… Тогда они сначала будут в шоке, потом — едва слышимые слова благодарности. Кто же станет громко благодарить бывшего гэбиста, пусть даже если он в каком-то смысле совершил подвиг, а если быть точнее — то предательство служебных интересов? Потом… Потом можно спокойно умирать».

Рябцев представил себе собственные похороны: желтый автобус с черной полосой въезжает в ворота Лычаковского кладбища, открытый гроб с покойником поднимают на плечи высокие и длинноволосые хиппи зрелого возраста. Все — в джинсовой одежде. Среди них первый слева — Алик Олисевич. Рядом с ним Пензель и Игорь Злый. За гробом — несколько постаревших сослуживцев в штатском…

— Может, вам еще кофе? — нарушила размышления Рябцева девушка за барной стойкой.

— Нет, спасибо! — Рябцев поднялся и, нажав на «паузу», остановив свои визуальные фантазии, пошел к выходу.

Доставив себе маленькую кофейную приятность, Рябцев задумался о своих пернатых подопечных. Уже остановившись у мотороллера, позвонил знакомому голубеводу, поинтересовался наличием витаминов. Тот ответил утвердительно, чем помог Рябцеву конкретизировать план на ближайший час.

И поехал Рябцев на своем желтом «piaggio» по мокрому асфальту Сыхова. Мимо многоэтажек и бывших пустырей, на которых выстроились церкви и костелы, мимо торгового центра «Арсен», мимо рынка Санта-Барбара.

Илько Нарижный, для которого голуби были не только хобби, но и маленьким бизнесом, принял Рябцева у себя дома, в двухкомнатной квартирке на пятом этаже.

— Всё свеженькое, даже не распаковывал, — сказал он, разворачивая вчетверо сложенный листок бумаги. — На вот, посмотри!

Рябцев пробежался взглядом по списку названий. Возвратил взгляд на хозяина — сутулого, усатого крепыша лет на десять младше Рябцева.

— А ты что посоветуешь? — спросил.

— Ну, в прошлый раз ты бельгийский витамикс брал… Я его в этот раз не привез. Зато омниформ есть, это то же самое, и тоже бельгийское. У тебя они все здоровые? Клещей нет?

— Здоровые, чего им болеть?!

— Омниформ, короче, а к нему еще форталита и декстротоника, чтобы они зимой спортивную форму не теряли! — более твердо предложил Илько Нарижный.

— А зачем им спортивная форма?! Я их на соревнования не вожу…

— И зря не возишь! Спорт не только людям жизнь продлевает! Выпить хочешь?

Рябцев отрицательно мотнул головой.

— Витамины возьму, а всю остальную чепуху — нет, — решительно сказал он.

Хозяин квартиры кивнул.

Получив в обмен на двести гривен пакет с витаминными добавками для корма, Рябцев попрощался.

День уже клонился к закату. Влажность утяжеляла воздух, вечерила его, закрашивала серым цветом.

Через десять минут бывший капитан уже открывал дверь своей голубятни, заводил внутрь мотороллер, включал свет.

На верху, между первым этажом и голубями, Рябцев сбросил с табуретки газету, уселся. Дальше он уже всё делал сидя, благо руками можно было достать и до маленького столика, за которым они с Аликом недавно неплохо пообщались, и до тумбочки, где стояла посуда и бутылка минералки. Налив себе стакан «Моршинской», Рябцев задумчиво посмотрел вверх. Лампочка светила слабо — аккумулятор нуждался в подзарядке. Но сверху отчетливо доносился бодрый голубиный говор. Рябцев улыбнулся, отпил воды и опустил взгляд на пакетик с голубиными витаминами, лежавший рядом на деревянном полу. Вот он сейчас минут десять отдохнет, воркованье мирное послушает, а потом уже и делом займется: смешает витамины с кормом и угостит своих пернатых приятелей оздоровительным ужином.

Глава 24

В самом конце улицы Замарстиновской рано-рано утром наступил четверг. Алик поначалу этого не понял и проснулся, как обычно. Посидел на диване, посмотрел в окно с «коротким видом», упиравшееся в стенку кирпичного сарая, потом перевел взгляд на старую печку, которую когда-то давно топили дровами, а теперь в нее была заведена газовая труба. Алик зажег спичку, открыл железную печную дверцу и, поднеся огонек к зауженному концу трубы, пустил газ. Синяя вспышка всколыхнула застоявшийся печной воздух, и стал огонь облизывать снизу старые металлические круги двух широких конфорок. Алик насыпал молотого кофе в турочку, залил водой из дворового колодца-источника и теперь посмотрел в окно «дальнего вида». За этим окном светило солнце. Оно своим неожиданным появлением и навеяло Алику календарные мысли, отчего он сначала вспомнил, что на улице — октябрь, а в доме, где всё всегда конкретнее, чем на улице, и даже часы тихо тикают в предбаннике под самым потолком, наступил четверг.

Крепкий кофе не ускорил течение мысли, но как бы добавил взгляду Алика резкости. Солнце же за окном, наоборот, расслабляло его и пыталось ослабить воздействие кофеина на мозг.

— Четверг?! — прошептал Алик и почему-то встревожился.

Вспомнил о том, с каким трудом недавно добирался он домой от капитана Рябцева, вспомнил и о встревоженности самого Рябцева некими странными событиями, происходящими в городе. Нет, четверг был тут явно ни при чем, не в четверг они посидели с Рябцевым в голубятне. Другой день недели это был.