Александр Мартынов - Подкова на счастье

— Не надо, — повёл рукой дядя. — Ваши останутся здесь. Ждать… Тим.

Дядя легко достал из открытой двери инвалидное кресло и поставил на раскисшую землю. Грузный сделал странное движение, похожее на рывок, но промолчал. Вячеслав Тимофеевич кивнул Тиму:

— Отвези его на кухню.

Тим взялся за рукоятки кресла. В нём кто-то расслабленно сидел, Тим не мог понять — кто, и с усилием покатил кресло по раскисшей земле. Ноги немного замёрзли, Тим спешил и не оглядывался, но перед тем, как войти в дом, потоптался в луже. История становилась интересной, ложиться спать было глупо.

На кухне Тим понял, что вёз мальчишку. Паренёк лет двенадцати, укутанный пледом, спал. Ресницы вздрагивали, лицо было бледным и утомлённым даже во сне. Тимка (про себя недоумевая) осторожно поставил кресло к стене, помедлил и вышел в гридницу. Тут ещё никого не было, и он тихо опустился на шкуры сбоку от огня.

Дядя Слава и грузный вошли почти тут же. Ночной гость заметил Тима тут же и сказал:

— А…

— Ничего, — взгляд Вячеслава Тимофеевича скользнул по подобравшеемуся Тимке, — он останется… Садись, Вакса.

— Вакса… — грузный усмехнулся, опускаясь на скамью у стола. — Сто лет не слышал… А тебя как называть?

— Как хочешь, — дядя остался стоять. Грузный повозился, умащиваясь, потом сказал:

— Как ты пропал — наши жалели. Слово — жалели. Ты умел дела делать.

— Ближе к делу, раз хочешь, чтобы я его делал, — жёстко сказал дядя. Зачем привёз Лешку?

— Он… — с трудом сказал грузный и распустил узел галстука на дорогой рубашке. — Он болен. Вскоре после твоего… исчезновения заболел. Что-то с кровью… и с костным мозгом. Я его куда только не возил, что только не делали… и у нас, и за бугром…

— Во как, Вакса, — голос дяди Славы был спокойным. — Неприятно это, оказывается — когда близкий человек мучается, а? А, Ваксин Борис Петрович? Так ты по ориентировкам-то проходил? Контроль детской проституции в нескольких крупных городах… Лекарства поддельные. Афёры в оффшорах. Сколько-то лабораторий по производству амфетамина…

— Кончено всё давно, — угрюмо ответил грузный. — Ещё до того, как Лёшик заболел, ты же знаешь… У меня всё легально. Деньги вложены…

— Мне насрать, куда они у тебя вложены, — пояснил Вячеслав Тимофеевич равнодушно — от этого равнодушия даже огонь пригас в очаге. — Я знаю, как они заработаны. Это важнее.

— А твои? — выдохнул Вакса — без злости, устало даже как-то.

— А я свою цену заплатил, Вакса, — сообщил дядя Слава. — И ты её заплатишь.

Даже в полумраке Тим увидел, как побелел приезжий. И вдруг… прямо со скамьи встал на колени перед дядей Славой:

— Ему двенадцать лет, а он последние шесть лет дня не жил без боли! Славян, я понимаю. Я гнида. Мразь. Но Лёшик-то… он ничего не знает… Он для нас с Катей — один свет в окошке… его! Ради Христа — спаси его, он умирает! Я знаю, у тебя тут завязки… мёртвых на ноги ставят… Ради Христа, Славян… Я всё сделаю! Больно ему, Славян! Я денег дам! Я все деньги отдам! Слышишь, ну будь ты человеком!

— Ради Христа ты меня не проси, — безразлично отозвался дядя Слава. — Мои боги старше и куда справедливей. И таких, как мы, они не прощают… но Лешку спасут. Почти наверняка, я заранее узнавал, когда узнал, что ты летишь… При одном условии, Вакса. Ты расскажешь обо всём мальчику. О себе и своём прошлом.

— Лёше?! — с мукой вырвалось у гостя. — Нет, нет! Ты не можешь этого… требовать!

— Значит, он умрёт, — равнодушно отозвался дядя Слава. Тим скорчился у огня.

— Ты не человек! — закричал грузный, вскакивая неожиданно быстро. — Ты не человек, ты…

— И это говоришь мне ты?! — насмешливо спросил Вячеслав Тимофеевич. — И не ори, Вакса. У меня дети спят.

Грузный тяжело упал на скамью и закрыл лицо руками:

— Но он возненавидит меня!

— А ты считаешь — тебя есть за что любить? — с интересом осведомился дядя Слава.

— А твои? Твои знают, что…

— Знают, — обрекающее отозвался Вячеслав Тимофеевич.

И гость сломался.

— Хорошо, — сказал он, опуская руки на колени. — Я всё сделаю. Только спаси сына. Я привёз вещи и сиделку…

— Ничего не надо, — отрезал Вячеслав Тимофеевич. — Улетайте. Я сообщу, когда будет результат… или если мальчик умрёт, что тоже может случиться.

И Тим видел, как гость молча встал и вышел. На пороге задержался, вроде бы хотел что-то сказать… но потом шагнул в темноту и пропал в ней. А через полминуты послышалось завывание винтов…

Вячеслав Тимофеевич сидел молча. Долго. Тим бесшумно уселся удобнее, подобрал под себя ноги, но дядя то ли услышал, то ли почуял это движение.

— Собирайся, Тимка, — сказал он, вставая. Тим тоже поднялся, невольно опустил руки по швам. — Повезёшь мальчишку на Курган.

— С кем? — уточнил Тимка. Вячеслав Тимофеевич буднично ответил:

— Один, — наверное, лицо Тима было очень красноречивым в этот момент, потому что дядя спокойно продолжал: — Ну да, один. А ты чего хотел? Наколку? Вот и посмотрим, как ты это сделаешь. А там и о наколке поговорим.

— Но… я… — Тимка сглотнул. — Я же там был один раз… дорога… и вообще — как я его повезу-то?!

— Думай, — пожал плечами Вячеслав Тимофеевич. — Через час тебя тут уже не должно быть.

— А если он умрёт по дороге?! — взвыл Тимка, перепугавшись ещё сильнее. Дядя, поднимаясь наверх, бросил через плечо:

— Похоронишь.

И оставил Тимку в рассерженном и испуганном состоянии. Сперва Тим хотел запустить в стенку чем потяжелее и заорать, что это вообще ни в какие ворота… но передумал и вздохнул. Ну а что? Он сам громко декларировал: я взрослый, я всё могу, я тут не гость, я такой же, как остальные! Так что теперь-то хвост поднимать? Что хотел, то и получил…

…Дядя всё-таки вышел в конюшню, когда Тимка вьючил на левый бок Рокота лежачие носилки (а остальной груз — на правый).

— Я его принесту, — дядя повесил на коновязь топор, арбалет и револьвер. — Хорошо носилки наладил.

— Старался… — сердито сказал Тимка, но понял, что это звучит глупо и спросил: — А что с ним?

— Может быть, наказание за отца, — задумчиво ответил Вячеслав Тимофеевич, и Тимка снова разозлился:

— Какое наказание для двенадцатилетнего пацана?! За этого жирного?!

— А ты как думал? — ответил дядя. — Всё просто. Не делай гадостей, живи, как человек, если не хочешь, чтобы беда обрушилась на потомков… — и повторил недавние мысли Тимки: — Что хотел, то и получил. А вообще — всему виной город, — неожиданно добавил он, похлопывая коня по гриве. — В позапрошлом веке жил такой врач, Григорий Антонович Захарьин. Так вот он уже тогда говорил: "Человечество лишь тогда будет здоровым, кода наши дети не будут знать, что такое город. Город — это гадость!"