Дастин Томасон - 21.12

Миновав заведение, торговавшее на бульваре гамбургерами, Чель узнала невзрачное с виду темно-серое здание и нашла место для парковки у тротуара напротив обманчиво узкого фасада, видимого снаружи. В прошлый раз она была здесь со своим бывшим возлюбленным. Патрика совершенно потрясла коллекция писем, адресованных обсерватории Маунт-Уилсон, по поводу существования внеземных цивилизаций. Он говорил, что эти странные послания служат ему хорошим напоминанием, что есть способы смотреть на небо не только в окуляр телескопа. Они читали их вместе в затемненном зале, и голос Патрика звучал прямо над ее ухом. Одно из писем тогда заинтриговало и саму Чель. Некая дама рассказывала о том, что испытала, попав на другую планету, в памяти Чель прочно засела строчка: «Я увидела там множество лун, незнакомых звезд и черных дыр в пространстве…»

Подойдя к двери МТЮ, Чель нажала на кнопку, под которой висела табличка: «Просьба звонить только один раз». Дверь мгновенно распахнулась, и перед ней возникла фигура седовласого мужчины лет шестидесяти в черном вязаном жакете и мятых брюках цвета хаки. Чель познакомилась с Эндрю Фишером — эксцентричным управляющим музея — в тот же первый визит сюда. Даже пластиковый козырек поперек лица не мог спрятать доброты и ума, которыми светились его глаза.

— С возвращением, доктор Ману. Добро пожаловать! — произнес он.

Так он ее запомнил?

— Спасибо. Мне нужен доктор Граннинг. Он сейчас здесь?

— Да, — ответил Фишер, впуская ее внутрь. — В последнее время я изучал технику совершенствования памяти по Эббингхаузу[21]. Очень полезная штука. Ну-ка попробуем. Вы работаете у Гетти, слишком серьезны, и до добра это не доведет, а еще чересчур много курите…

— Все это вам, конечно же, рассказал обо мне Виктор.

— Разумеется. А еще он считает вас умнейшей из знакомых ему женщин.

— У него почти нет знакомых женщин.

Фишер посмотрел на нее, чуть прищурившись.

— Он в задней части здания. Работает над новым экспонатом. Увлекательнейшее занятие!

Тесная прихожая музея пропахла скипидаром и освещалась темно-красными и черными лампами. Попав сюда после яркого дневного света, посетитель сначала оказывался полностью дезориентированным. Вдоль стен тянулись книжные полки с трудами либо малоизвестных, либо вообще никогда не существовавших авторов: в частности, трактат некоего Зоннанбенда, несколько выпусков издававшегося иллюзионистом Рики Джеем «Журнала аномалий» и странный фолиант эпохи Возрождения, называвшийся «Hypnerotomachia Poliphili»[22]. Чель сразу поняла, что в музее тщательно пытались стереть грань между фактом и вымыслом. И было довольно забавно каждый раз пытаться понять, какие из экспонатов реальны. Но все же Чель испытывала двойственные чувства в этом месте, где тебе пытались морочить голову и отрицали принципы элементарной логики. Не говоря уже о том, что некоторые экспонаты, выставленные здесь ее бывшим наставником, вызывали у нее ощутимый дискомфорт.

Фишер провел ее лабиринтом коридоров и залов, где из хриплых динамиков доносилась какофония из криков животных и человеческих голосов. Перед некоторыми экспонатами Чель невольно замирала. В установленном на постаменте стеклянном ящике красовалась диорама, демонстрировавшая жизненный цикл муравья-вонючки. Фигурка покойного папы Иоанна Павла II таилась в игольном ушке, видимая только при помощи мощной увеличительной линзы.

Еще поворот коридора, и они оказались в небольшой комнате, где в витрине были выставлены работы немецкого ученого XVII века Афанасия Кирхера, а с потолка свисал прикрепленный к колесу колокол, издававший при вращении жутковатый звон. В рамках висели черно-белые рисунки работы Кирхера, изображавшие такие несхожие между собой объекты, как цветок подсолнуха почему-то с пробкой посередине, Великая Китайская стена и Вавилонская башня.

— Это был последний ученый-энциклопедист, — отозвался Фишер о Кирхере. — Он первым расшифровал египетские иероглифы. Изобрел мегафон. Обнаружил червей в крови жертв чумы.

Фишер прикоснулся к своему козырьку.

— И это тоже. Вы, например, знали, что именно он первым предложил людям надевать маски, чтобы уберечься от болезней?

Фишер покачал головой:

— Конечно же, нет. В наше время одержимости узкой специализацией каждый занимает все более и более маленькую нишу, и никому не под силу взглянуть на мир во всем его разнообразии. Какой позор! Откуда сегодня взяться истинному гению, если у него неизбежно остается так мало пищи для ума?

— Похоже, только гению под силу ответить на ваш вопрос, мистер Фишер, — осторожно сказала Чель.

Он только горестно улыбнулся и повел ее дальше все более темными коридорами. Наконец они добрались до самых задворков музея — в единственный ярко освещенный зал, где стояли экспонаты в разной степени готовности. Но Фишер жестом пригласил Чель пройти в еще одну узкую дверь, ведущую в самую последнюю комнату музея.

— На тебя сегодня большой спрос, — сказал Фишер, когда они очутились внутри.

Чель удивилась, обнаружив, что Виктор не один. В квадратном помещении мастерской рядом с ним стоял другой белый мужчина, который был гораздо выше его ростом. В мастерской повсюду валялись разного рода инструменты, стояли стеклянные панели, незавершенные полки и витрины, сколоченные, но еще не покрашенные подставки.

— Вот так сюрприз! — воскликнул Виктор, перешагивая через нагромождение досок на полу. — Неужели ко мне явилась моя любимая туземка? Не считая ее матушки, разумеется.

Пока бывший учитель приближался, Чель успела рассмотреть его. Когда-то он считался очень красивым мужчиной, и даже под козырьком был заметен яркий блеск его голубых глаз, взгляд которых ничуть не помутнел и в 75 лет. На нем была красная рубашка поло с короткими рукавами, заправленная в защитного цвета брюки, — своего рода униформа, которую он носил еще во времена работы в университете. Но вот свою седую бороду он теперь начисто сбрил.

— Привет, — сказала Чель.

— Спасибо, Эндрю. — Виктор взглянул на своего управляющего, который, не вымолвив больше ни слова, тут же удалился.

В глазах Виктора читалось плохо скрытое волнение, когда он снова посмотрел на гостью. Она тоже ощутила его и знала, что так будет всегда.

— Чель, — сказал Виктор, — позволь представить тебе мистера Колтона Шеттера! Колтон, это Чель Ману, один из ведущих мировых экспертов по древним рукописям, которая, можешь поверить мне на слово, всему научилась у меня.

У Шеттера были русые волосы, достигавшие плеч, а лицо его заросло многодневной и не слишком опрятной щетиной, росшей вниз от кромки козырька, но зато на нем была белоснежная сорочка, галстук, черные джинсы и до блеска начищенные ботинки. Все это вместе создавало неожиданно привлекательное впечатление.