Накаленный воздух - Валерий Александрович Пушной

– Выходит, я спятил! – насупился Петр. – Тогда позвони по телефону. – Он произнес номер телефона Лаборатории.

Грушинин кинулся к столу, схватил авторучку с намерением сделать запись, но стержень неожиданно перестал писать, шарик сухо противно царапал по листу бумаги. Константин сел, отбросил авторучку:

– Вчера поставил новый стержень, а он уже не пишет, халтуру гонят на прилавки, – схватил телефонную трубку. – Повтори, наберу! – Пробежал пальцами по кнопкам номеронабирателя, и снова – неудача: в телефоне – полная тишина. Ни гудков и ни звонков. Грушинин сплюнул. – Что за чертовщина, недавно нормально работал, – покрутил трубку, приложил к уху – бесконечное молчание. Пожал плечами.

Пантарчук усмешливо поежился, как бы напомнил: я же говорил, что тут не все чисто. И сам набрал номер по своему мобильнику. Ответ последовал мгновенно:

– Мы слушаем вас.

– Это Лаборатория? – уточнил Петр.

Константин бросил трубку на аппарат и услыхал отчетливый голос, говоривший с Пантарчуком. Ему померещилось, что это не громкая связь, что обладатель голоса находится рядом в кабинете. Он непроизвольно кинул взглядом по углам и дернулся от неестественности происходящего.

– Да, это Лаборатория, – ответили Петру. – Мы ждали вашего звонка, Петр Петрович.

Лицо у Пантарчука вытянулось, и он даже слегка привстал с заскрипевшего стула:

– Откуда вы знаете, кто вам звонит?

– Это наша работа.

– Странная у вас работа.

– Обыкновенная рутина, Петр Петрович. Подъезжайте, мы вас ждем.

– Да я, в общем-то, не собирался к вам ехать, – обескураженно проворчал Пантарчук, – просто решил проверить, верно ли запомнил номер.

– Правильно решили. Мы знали, что вы так решите.

– Все-то вы знаете наперед, – недовольно огрызнулся Петр, ощущая в душе дискомфорт. – Я хотел уточнить адрес.

– Ваш приятель, Петр Петрович, заблуждается, – прозвучало в ответ, – улица Шестипалого недавно появилась в городе. Раньше она называлась улицей Клары Цеткин. Вашему приятелю должно быть стыдно не знать, где находится улица Шестипалого. По роду своих занятий он должен быть хорошо осведомлен.

– Почему стыдно? – повысил голос Пантарчук. – Я тоже до сего момента не знал. И сейчас ума не приложу, кем был и чем известен этот Шестипалый, что в его честь переименовали улицу.

– Ай-яй-ай, как стыдно не знать этого, Петр Петрович. И почему был, он и сейчас есть и будет всегда. Ай-яй-ай, Петр Петрович.

Пантарчук внезапно почувствовал сильный стыд. Жаром обдало грудь, плечи, шею, как будто его поставили в угол и прочитали длинную мораль на тему, что такое хорошо, а что такое плохо. Он вспотевшей ладонью сжал мобильник и торопливо перешел к другому вопросу:

– Откуда вам известно о моем приятеле? – Посмотрел в изумленное лицо Грушинина.

– Это наша работа. Приезжайте вместе с ним. Только не откладывайте, потому что уже позднее время, вы можете опоздать. Отвратительно, когда человек опаздывает, нельзя так неразумно распоряжаться своим временем.

– Позвольте нам самим решать, что делать и когда делать! – вспылил Петр.

– Ваша жизнь коротка. Вам так мало отведено. Вам всегда надо спешить.

– Прекратите говорить загадками! – отсек Петр. – Какого черта мы поедем к вам?

– Черт плохого не посоветует. К нему надо прислушиваться.

– Вы там что, в своей Лаборатории, все с ума посходили? – сорвался Петр.

Но ответа не получил, связь прервалась. Он растерянно уставился на мобильник. Константин вскочил из-за стола:

– Слушай, улица Клары Цеткин не так далеко отсюда. Я там все наперечет знаю, но о такой Лаборатории не слыхивал.

– На улице Клары Цеткин такой Лаборатории, может, и не было, а на Шестипалого, как ты слышал, имеется, – съязвил Петр.

– Тогда вперед! Поглядим, какую лапшу на уши на этот раз вешает нам твой знакомый Прондопул. Василия оставим здесь, а сами прокатимся на твоем авто, если не возражаешь. Любопытно, очень любопытно. – Он выглянул за дверь, выкрикнул фамилию оперативника и, когда тот возник на пороге, отдал необходимые распоряжения относительно Магдалины. – Здесь для него безопаснее, – пояснил. – Будь рядом, пока не вернусь. Черт его знает, куда едем. – Интуиция подсказывала Константину, что нужно быть осторожнее.

Оперативник переспросил адрес, поскреб шею, выпятил губы и, переминаясь с пальцев на пятки, пробормотал озадаченно:

– Я вчера проезжал по Цеткин, ничего на ней нового. Дома стоят на месте и таблички на домах прежние.

Грушинин с Пантарчуком переглянулись. Слова оперативника несколько обескуражили, однако не сбили пыл Константина. Он крякнул, дескать, вот и поглядим своими глазами. А Петр не очень уверенно буркнул, что наверняка следует ждать какой-нибудь пакости от Прондопула. И вместе двинулись из кабинета.

Глава одиннадцатая

У Арама

С сучковатым посохом в руке, Йешуа со своими немногочисленными спутниками добрался до селения, притулившегося в холмистой местности. Череда строений из камня облепила иссушенный кривобокий склон. Кремнистая дорога тянулась вверх.

Въедливая пыль набилась в складки одежды и покрыла сизым налетом длинные одежды Йешуа и его спутников. Все устали от долгого перехода под палящим солнцем. Воздух плыл перед глазами густым маревом. Нужна была передышка от изнурительного движения по пеклу.

Йешуа оперся на посох и осмотрелся, подыскивая место для отдыха. Но не смог выбрать дом, где их могли бы принять. Жители не показывали носа.

Тогда он положил на землю посох и опустился на каменистое возвышение. Ноги отваливались от усталости, сандалии мешали, хотелось снять их и дать свободу ногам, смыть дорожную пыль прохладной водой.

Спутники кучкой примостились подле. Говорить никому не хотелось, от голода урчало в животах, глаза не смотрели ни на что.

Симон, Йешуа называл его Петром, и Андрей обладали хорошим слухом. Они крутили головами, прислушивались, всматривались в небольшие каменные серые домики по сторонам дороги.

И вот из дверей одного из домиков сначала высунулось испуганное неброское женское лицо, потом обозначилась съежившаяся фигура хозяина. Лобастая, с впалыми щеками. В руках хлеб.

Он с опаской проковылял к Йешуа, неловко сунул ему ломоть. Тихим голосом произнес:

– Это все, что я могу подать.

Йешуа принял, передал Андрею, всмотрелся в блеклые глаза селянина.

– Уходите из селения, – попросил тот. – Вас никто не пустит в дом. Вчера были стражники царя, запрещают якшаться с бродячими. У меня большая семья. Я боюсь за нее. – Его голос под взглядом Йешуа колотился, как кусок ткани на ветру.

– Не робей, Садок, я не принес беду в ваше селение, – устало ответил Йешуа, отрываясь от его глаз.

Садок на короткое время оцепенел, услышав свое имя. Поморгал выпученными глазами, испуганно оглянулся, намерился сказать еще что-то. Но Йешуа посмотрел вверх по дороге и опередил, поинтересовавшись происходящим на другом конце селения. Садок изумленно открыл рот, длинно вздохнул, погашая удивление. И сообщил, что у старого Арама заболела дочь, совсем не встает,