Борис Ляпунов - Искатель. 1963. Выпуск №6

Тогда Педро побрел к тропинке на высокий берег. Она была крута. Желтая и ноздреватая земля напомнила ему одесский ракушечник.

«Ну да! Одесский ракушечник, из которого построен весь город! Точно, точно такой же!»

Пожалуй, только теперь он по-настоящему очнулся.

Снова заныли моторы над головой. Педро посмотрел вверх. Бомбардировщик заходил на мост.

Переправа была пуста. Она сделала свое дело.

Бомба легла точно у края моста. Взрыв подбросил вверх вспененную белую воду, обломки досок, понтоны. Переправа разломилась надвое, и поплыла к берегам каждая из частей.

Педро взошел на берег и увидел равнину, чуть всхолмленную равнину, которая тоже показалась ему очень знакомой, — про себя он назвал ее степью. Далеко, почти у самого горизонта, поднимался черными клубами дым и угадывались дома. Там шел бой, и он двинулся в ту сторону.

— На, выпей! — Антонио протянул советнику фляжку. — Пей! Пей! — с грубоватой лаской повторил он, всовывая фляжку в руки Педро.

Педро взял. Пальцы у него дрожали. Ощущая страшную усталость, он отвалился на горячее от солнца кожаное сиденье машины и отхлебнул из фляжки.

Покрутил головой.

Худенькое личико Антонио расплылось в улыбке.

— Хорошо?

— Да…

Машина стояла посреди равнины, изжелта-белой, выжженной неистовым солнцем.

— А я гоню по дороге. Думал, ты еще у переправы лежишь.

— Хорошо, — сказал Педро.

— Мы взяли Аско налетом. Почти без боя. Все собрались, а тебя нет. Франкисты так бежали, что забыли машину. Почему машину забыли? А тут подходит боец из интернациональной бригады. Чех. И говорит, что ты у моста. И про танк рассказал. Я за тобой. И не гляжу по сторонам.

— Хорошо!

— Вдруг вижу прямо по равнине…

— По равнине… По степи… — поправил Педро. Это слово прозвучало совсем по-испански.

— По степи, — повторил за Педро комиссар, — бредет кто-то. Пригляделся — ты. А уж совсем было проскочил.

— Я видел такую же степь под Одессой. Точно такую же. Там она тоже бывает такой в августе, — сказал Педро.

Антонио мягко тронул машину.

Километрах в двух от Аско дорога вошла в обгоревшие оливковые рощи. Деревья сгорели на корню. На них не было ни листьев, ни мелких ветвей, а толстые сучья обуглились и еще дымились. От каждого сука вверх поднималась тонкая струйка дыма.

Удушливо пахло пригорелым маслом.

Они въехали в Аско, на полном ходу проскочили по пустынным улицам, белым и пыльным. Слева стены домов были ослепительно белыми, а справа — синими, освещенными отраженным светом с противоположной стороны.

Вокруг церкви стояла цепь интербригадовцев с винтовками в руках. За ней — молчаливая плотная толпа.

Они вошли в дом, приятная прохлада стояла в комнате.

— Антонио, что там, на площади?

— Местные фашисты. Те, кто не успел удрать, спрятались в церкви. Сейчас их выведут. Их решили арестовать, а то народ с ними расправится сам.

Окна комнаты выходили на площадь. На той стороне ее на стене дома темнела наспех выведенная черная подпись: «Мы уходим, но ваши жены родят фашистов!»

Педро снова увидел молчаливую толпу вокруг цепи интербригадовцев, охранявших церковь. Крестьяне стояли прямо у окна. Педро видел голову старика, коротко стриженную, седую. Лицо старика было покрыто крупными глубокими морщинами и шея тоже, а кожа была смуглая от загара. Он был похож на всех стариков в мире. Лицом к лицу со стариком стоял интербригадовец, молодой, здоровый, белобрысый, со светлыми глазами.

— Отдыхай, — сказал Антонио и ушел.

Педро осмотрел комнату. Она, наверное, была гостиной. В ней стояли круглый стол, кресла и диван у стены. Педро лег на диван. Неожиданно вернулся Антонио. Положил на стол фляжку с ромом.

— Может быть, понадобится? — И посмотрел на Педро добрым лучистым взглядом.

— Нет. Спасибо.

— А вдруг?

— Ты хочешь сделать из меня пьяницу?

— О'ле! — Антонио рассмеялся. — Из тебя ничего нельзя сделать, кроме того, что ты уже есть. Выспись.

— Благодарю. Постараюсь.

Антонио подошел к Педро, потрепал его по плечу и снова ушел.

Педро закрыл глаза.

— Вы кто? — спросил за окном глуховатый голос.

В первый момент Педро подумал, что это его спросили, открыл глаза, но в комнате по-прежнему никого не было.

— Вас? — по-немецки отозвался за окном молодой голос.

— Немец?

— Да, — по-испански, не очень уверенно ответил молодой.

«А спрашивает старик», — подумал Педро.

— Здесь до вас и немцы были тоже. Но они не охраняли нас от фалангистов.

— И немцы?

— Да. Месяц назад. Потом ушли.

— То не немцы. То фашисты.

— Как вас зовут? — спросил старик.

— Ганс. Ганс Гашке.

— У тех тоже был Ганс.

— Он фашист. Или дурак.

— Они были заодно с фалангистами. А вы зачем охраняете эту сволочь?

— Они арестованы законным правительством Испанской республики, — немец говорил по-испански очень плохо, коверкая слова.

— Зачем?

— Вы их будете судить.

— Наших не судили. Никого. Их расстреливали и вешали. Или били, просто били, пока не умрут. Почему этих надо судить?

— Чтобы они знали, за что, — помолчав, ответил немец.

— Они забыли?

— Так надо по закону.

— Отдайте их нам. Мы с ними поступим по закону.

— Вы их и будете судить. Они же испанцы.

— Да, — сказал старик. — У нас тоже есть испанцы и есть фашисты.

— Мой брат — фашист. Но он больше трус, чем фашист. Наверное, и среди испанцев есть такие, — сказал немец.

— Есть, — сказал старик. — Есть трусы, есть слабые, есть глупые.

— Зачем же их убивать? Это фашисты считают, что надо убить всех коммунистов, а остальные тогда станут рабами.

— Вы, Ганс, говорите о справедливости, как испанец.

— О справедливости все думают, как испанцы.

Старик помолчал, а потом спросил:

— Почему же тогда на земле есть фашисты?

— Варум? — в раздумье сказал по-немецки Ганс.

— Что? — переспросил старик.

— Почему? — повторил по-испански немец.

— Да. Почему?

— Наверное… Наверное, потому, что некоторые думают: есть испанские фашисты, есть немецкие фашисты, есть итальянские фашисты. И дело испанцев, немцев и итальянцев бороться с фашистами. Многие так думают. А если бы все люди сказали: «Не хотим фашистов», — то их бы и не было.

На площади послышался гул голосов. Толпа заворчала.

— Граждане!

Это был голос старика. Он, видимо, отошел от окна, потому что его голос звучал издали.