Мор Йокаи - Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

— Успел, небось, глотнуть? — крикнул Ирод.

— Клянусь Бафометом, и капли не попробовал.

— Открывай, — приказал Пилат.

Я пытался и так и сяк — не получилось. Ахав выхватил у меня кувшин, мудрил над ним, мудрил, но и у него ничего не вышло. Тогда он поставил кувшин в большую серебряную чашу, ударил рукояткой меча; кувшин раскололся, и спирт наполнил чашу. Вирсавия и Фамарь (если верить Библии, обе хорошие хозяйки) бросили туда фиги, изюм, апельсиновые корки, а Далила свечой подожгла крамбамбули. Все светильники потушили, вспыхнуло голубое пламя пунша.

Навуходоносор, не долго думая, опустил в чашу кропило, предназначенное для святой воды, и принялся наливать горящую смесь в протянутые кубки.

Картина была жуткая: царь Навуходоносор в короне о четырех бычьих рогах, наделяющий своих подданных текучим огнем, и бестии в образе человеческом, сей огонь глотающие; в отблесках голубовато-зеленого пламени лица фосфоресцировали могильным мерцанием — сцена превосходила любое изображение пляски смерти. Обнаженная царица Савская в накинутом на плечи священном покрывале, озаренная зловещим белесо-зеленым светом, гляделась проклятым на вечные муки духом: с ее губ и щек пропал румянец, лишь черные глаза лихорадочно горели жизнью. Зала дрожала от страшных богохульств: дьявольский пламень заглатывался, дьявольский пламень изрыгался. Я дрожал в этом адовом кошмаре — какой уж тут сон, какой мираж! Бежать, бежать отсюда скорей!

Если здесь пировали черти, одно можно сказать: умом они не блистали, поскольку не пришло им в голову, что бедолага вроде меня способен заманить их в собственную сеть. При несомненном действии предназначавшегося для меня снотворного снадобья трудно представить, кто из них будет в состоянии вершить завтра церемонию воскресения.

Неслышно покинув притон идолопоклонников, я рассудил так: если существа во плоти и крови (в чем трудно, видимо, сомневаться) проникли сюда через дверь склепа, то, надо полагать, есть подземный коридор, ведущий на волю. Иначе как могли бы эти монстры в женском обличье попасть в склеп? Надо найти потайной ход и бежать.

Я взял фонарь, спустился в подземелье, прошел сводчатым коридором ряд ниш с гробницами рыцарей ордена и заметил: могильная плита-усопшего по имени Птолемей отодвинута в сторону. Оказалось, плита не мраморная, а жестяная, разрисованная под мрамор. В нише вообще не было гробницы — в глубине виднелось несколько ступенек ведущей вверх винтовой лестницы. Я поднялся и ровно на семнадцатой ступени обнаружил не дверь, но статую привязанного к дереву святого Себастьяна, пронзенного стрелами; как известно, именно такой казни богомерзкий Диоклетиан подверг отважного мученика.

Я часто видел эту статую, только находилась она в нише монастырской стены, с наружной ее стороны. Определенно здесь крылась тайна выхода, иначе с какой бы стати святому сейчас тут очутиться.

— О святой Себастьян, снизойди к моей мольбе, ведь я мораванин по матери, а ты благой покровитель этой страны. Ты прошел сквозь стену, молю тебя, научи и меня чуду сему. — Я смиренно взывал к святому, ибо сколько ни шарил глазами по голой стене, не замечал никакого отверстия за спиной статуи.

Из тела святого мученика торчали три медных стрелы. Одна из стрел блестела ярче других — будто много ладоней ее полировали. Какому отчаянному безбожнику взбрело в голову поворачивать в ране святого сие орудие смерти?

Я встал на постамент и попытался повернуть стрелу; медное оперение подалось и… статуя, пьедестал, ниша — все переместилось… Надо мной сияло звездное небо. Я вместе со святым Себастьяном оказался за монастырской стеной.

— Позволь теперь, высокий заступник, воротиться обратно. — Повернув стрелу, я вновь очутился у винтовой лестницы подземелья.

Вот она — тайна дороги призраков.

Я прошел склеп, вернулся в церковь и внимательно осмотрелся в поисках одной очень важной подробности. Нашел! Надо мной красовался перевернутый саркофаг Арминия. Голова гроссмейстера пребывала в диаметральной неестественности. Что, если вернуть ее в нормальное положение? Гробница примет обычный вид и закроет доступ к лестнице, ведущей в залу Бафомета. Сказано — сделано. Христоненавистники проспят еще невесть сколько, а проснувшись, навряд ли выйдут из дьявольского своего капища, где нет ни окон, ни дверей, разве что стену проломают. А я завтра буду далеко-далеко, и никто не узнает, где меня искать.

Я решил направиться к архиепископу Аахена и подать жалобу на рыцарей ордена, поклоняющихся Бафомету. А чтобы сделать жалобу доказательной, принесу с собой поруганные, оскверненные церковные сосуды. Нет! Не дотронутся губы благочестивых христиан жертвенного кубка, из которого пили Саломея и Далила. Никто не будет принимать крещение из купели, куда изрыгнул Навуходоносор. Не коснется верующих святая вода из кропила, коим сатанинский жрец черпал текучий пламень из реки адовой! Надобно заново освятить сосуды и наложением рук благословенных снять околдование. И посему я решил доставить всю церковную утварь архиепископу, предстать пред синодом святой инквизиции, дабы очиститься от пагубы злого духа.

(— Воистину бог тебя вразумил, сын мой, на благой поступок! — воскликнул князь, донельзя возмущенный святотатствами «рыцарей терния», простое перечисление коих побуждает христианина к покаянию. — Действовал ты сообразно с законами правды и религии.

— Ну и дела! — рявкнул советник и ударил судейским жезлом по столу. — Злодей так ловко ограбил церковь, что его за это хвалят и приговаривают: прав ты, сыне!

Яростно заспорили советник с князем, вскочили с мест, стуча кулаками по столу, так что на столе дружно заплясали светильник, череп, распятие, песочница. В конце концов прервали разбирательство. Путь к виселице удлинился еще на день, и преступник посмеивался про себя.

На следующее утро судьи, несколько утихомирившись, продолжили in pendenti[37] оставленное дело.

— На чем, бишь, остановился обвиняемый?)

В ризнице нашел я объемистый кожаный мешок, собрал оскверненную золотую и серебряную утварь, не забыв и венец Пресвятой девы. Тяжелый мешок страсть как ломил плечо, а переложить было нельзя — на другом сидел белый голубь. С помощью святого Себастьяна выбрался я на волю, за монастырскую стену. Теперь оставалось лишь спуститься с высокого укрепленного вала. Поискал я, поискал и нашел веревочную лестницу, оставленную богоотступными, развратными язычницами. Спустился вниз и, сгибаясь под тягостью драгоценной ноши, двинулся в гавань.

(— Минутку, — встрепенулся советник. — Похоже, ты попался, мошенник. Ибо тут критерий, согласно которому возможно определить меру греховности или благочестия твоего поведения. Почему ты с вышепоименованными церковными сокровищами пошел в гавань, где стояли готовые отплыть корабли, а не в ратушу? Бургомистру, городскому старшине или фогту изложил бы суть дела, рассказал о неслыханных кощунствах. Усыпленных тобой виновников поймали бы in flagranti,[38] если все было действительно так, как ты утверждаешь.