О. Генри - Вождь краснокожих

– Рассказывай, – рычу, – мисс Уилл пекла когда-нибудь блинчики?

– В жизни ни единого, – клянется дядюшка Эмсли. – Да ты успокойся, Джед, остынь. Ты малость разволновался, и эта рана в голове, она мутит твой рассудок… Постарайся вообще о блинчиках не думать.

– Дядюшка Эмсли, – говорю, – нет у меня никакой раны в голове, но я, видно, и впрямь подрастерял умственные способности. Джексон Берд сказал мне, что навещает мисс Уилл только с одной целью – выведать ее рецепт приготовления блинчиков, и просил меня помочь его раздобыть. Я помог, результат налицо. Что он сотворил, этот красноглазый овечий угодник?

– Отпустил бы ты мой воротник, – говорит дядюшка Эмсли, – а я тебе расскажу, что да как. Правду говоря, смахивает на то, что Джексон малость тебя одурачил. На следующий день после прогулки с Уилл он снова явился и предупредил нас, чтоб мы тебя остерегались, если ты вдруг заведешь речь о блинчиках. Ему, дескать, стало известно, что однажды у вас в лагере пекли блинчики и кто-то из ребят саданул тебя сковородой по башке. И с тех пор, стоит тебе разгорячиться или занервничать, ты делаешься вроде как не в себе и начинаешь бредить блинчиками. Он сказал, что главное в такие минуты – отвлечь твои мысли и успокоить тебя, а так ты не очень опасен. Ну вот, мы с Уилл и старались как могли.

Рассказывая, Джед ловко и без спешки смешивал соответствующие компоненты из своих мешочков и баночек. А под конец поставил передо мной готовый шедевр – пяток румяных и пышных блинчиков на оловянной тарелке. Из другого секретного хранилища он извлек к ним кусок сливочного масла и бутылку золотистого кленового сиропа.

– А давно дело было? – спросил я.

– Да уж три года минуло, – сказал Джед. – Парочка свила гнездышко на ранчо Шелудивого Осла. Но с тех пор я их не видел. Ходят слухи, что пока Джексон морочил мне голову блинчиками, все это время он втихомолку оснащал свою ферму всякими там комодами да шторами. В общем, я посокрушался да и плюнул. Но парни до сих пор надо мной подсмеиваются.

– А эти блинчики ты готовил по тому самому рецепту? – спросил я.

– Я же тебе говорю: никакого рецепта не было, – сказал Джед. – Парни все бубнили про блинчики, пока сами на них не свихнулись, и я вырезал этот рецепт из здешней газетенки. Как оно тебе?

– Божественно, – ответил я. – Ты чего сам не пробуешь, Джед?

Мне показалось, что я ослышался, но это, несомненно, был вздох.

– Кто, я? – погодя, переспросил Джед. – Я их с тех пор на дух не переношу.

Принцесса и пума

Как и во всякой порядочной сказочке, здесь не обойдется без короля и королевы.

Король был жутким стариком; он вечно таскал при себе шестизарядные кольты, гремел шпорами и орал таким голосом, что гремучие змеи с перепугу ныряли в свои норы у корней кактусов. До коронации его звали запросто – Бен-шептун. Ну а когда он обзавелся пятьюдесятью тысячами акров[37] пастбищ и таким количеством скота, что окончательно потерял ему счет, его стали звать мистер О’Доннел, король скотопромышленников.

Королева была скромной мексиканкой из Ларедо. Из нее вышла добрая, терпеливая и кроткая жена. Ей даже удалось заставить Бена настолько умерять голос дома, что от его звука не лопались стаканы и тарелки. Когда ее супруг окончательно утвердился на троне, она полюбила сидеть на галерее ранчо Эспиноза и не спеша плести тростниковые циновки. Когда же богатство сделалось настолько чудовищным, что из Сан-Антонио в фургонах были доставлены мягкие кресла и круглый стол, она склонила темноволосую голову и окончательно смирилась со всем, что ей уготовила судьба.

Вот так выглядели король и королева. Но на самом деле они не играют никакой роли в этом рассказе, который следовало бы назвать «Повесть о том, как принцесса не растерялась и как мексиканский лев свалял дурака».

Принцессой была дочь королевской четы Хусефа О’Доннел. От матери она унаследовала мягкое сердце и смуглую красоту, от Бена О’Доннела – изрядный запас бесстрашия, здравый смысл и способность повелевать людьми. Стоило приехать из дальних краев, чтобы полюбоваться на такое сочетание достоинств.

Хусефа могла на полном скаку всадить пять из шести пуль в жестянку из-под консервов, вращающуюся на конце веревки, и в то же время часами возилась со своим белым котенком, наряжая его в самые дурацкие костюмы. Презирала перья, карандаши и бумагу, но могла в секунду подсчитать в уме, сколько барыша принесут тысяча пятьсот сорок семь бычков-двухлеток, если продать их по восемь с половиной долларов за голову.

Каждую милю ранчо Эспиноза Хусефа обследовала верхом на лошади. Все ковбои на этой территории обожали принцессу и были ее верными вассалами. Когда же Рипли Дживенс, старший одной из ковбойских партий Эспинозы, увидел ее впервые, он тут же решил породниться с королевской семьей.

Наглая самонадеянность? Не соглашусь. В те времена на землях техасского округа Нуэсес человек был человеком. И титул короля скотопромышленников вовсе не означал, что в жилах его носителя течет голубая кровь. Подчас его случалось носить и тем, кто просто обладал выдающимися способностями по части кражи и угона скота.

Как-то раз Рипли Дживенс отправился верхом на ранчо «Два Вяза», чтобы разузнать насчет запропастившихся куда-то бычков-однолеток. Назад он выехал поздно, и солнце уже достигло горизонта, когда он оказался у брода Белой Лошади на реке Нуэсес. От переправы до его лагеря было добрых шестнадцать миль, до усадьбы ранчо Эспиноза – двенадцать. День выдался нелегкий, и Дживенс решил заночевать у переправы. Река в этом месте образует широкую заводь. Берега покрыты деревьями и кустарником, а в пятидесяти ярдах[38] от заводи находится поляна, заросшая густой травой. Тут тебе и корм для коня, и постель для ковбоя.

Дживенс привязал лошадь, после чего сел, прислонившись к дереву, и свернул самокрутку. Но тут из зарослей, обрамлявших реку, внезапно донесся раскатистый рык. Лошадь, почуяв опасность, зафыркала и заплясала на привязи. Дживенс, продолжая попыхивать табачком, на всякий случай провернул барабан шестизарядника на один щелчок. Здоровенная панцирная щука шумно плеснулась в заводи. Молодой кролик обскакал ближайший куст и уселся, поводя усами и с иронией поглядывая на ковбоя. Лошадь снова взялась щипать траву.

Осторожность не помешает, особенно когда на закате солнца мексиканский лев, как в Техасе называют пуму, распевает у водопоя. Может статься и так, что его песня как раз о том, что телята и барашки в последнее время встречались редко и что он горит желанием познакомиться непосредственно с вами.

В гуще травы нашлась пустая жестянка из-под консервов, брошенная каким-то проезжим. При виде ее Дживенс даже крякнул от удовольствия. В кармане его куртки имелось немного молотого кофе. А кофе покрепче и табак – что еще нужно ковбою?