Гевин Экстенс - Вселенная против Алекса Вудса

— Итак? — произнес он. — Вам есть что сказать в свою защиту?

Я судорожно искал подходящий ответ. Бой с проворностью хорька перехватил инициативу.

— Сэр, — сказал он, — я знаю, что драться плохо. Вообще я боле-менее никогда не…

— Более или менее, — поправил его мистер Тредстоун.

— Я главный противник, — согласился Бой. — Но там была самозащита. Хоть кого спросите. Он первый на меня напал!

Он картинно потрогал левую щеку. Доказательство номер один: три-четыре красно-желтых царапины, по виду довольно приличные, и фингал под распухшим левым глазом. Повреждения, подозреваю, были довольно поверхностными, но выглядели живописно. У меня тоже хватало синяков, но они располагались на бедрах и заднице, а их я демонстрировать не собирался. Кроме того, в случае допроса с пристрастием мне пришлось бы признать, что фактически большую часть ущерба я нанес себе сам, когда кубарем летел по лестнице автобуса и дергал стоп-кран. В общем, преимущество было явно на стороне Боя. Кроме того, речь с ошибками почему-то всегда производит впечатление большей искренности. Когда я попытался ответить, мои слова звучали плоско и невыразительно.

— Это правда, — сказал я. — Я напал первым. Но это как бы неважно.

Мистер Тредстоун поморщился — возможно, из-за ненавистного ему «как бы», а возможно, из-за того, что я осмелился решать за него, что важно, а что нет.

— Это правда неважно, — повторил я устало. — Потому что ссору начал он. Он меня довел. Я не хотел драться.

— В любом конфликте участвуют двое, — напомнил мистер Тредстоун.

Это была одна из тех расхожих истин, которые кажутся справедливыми, но от которых так и веет фальшью. В этот момент у меня неожиданно забурлило в животе. К сожалению, красноречия этот бурлеж мне не прибавил.

Я все-таки попытался возразить, но смог лишь бесцветным голосом повторить:

— Это он виноват. Он первый начал.

— Ничего я не начинал! — воскликнул Бой. — Да я просто пошутил! Я что, виноват, что он шуток не понимает?

— Кража — это не шутка, — заметил я.

Мне казалось, что уж тут-то мистер Тредстоун меня точно поддержит. Напрасная надежда. К тому же у него явно иссякло терпение.

— Довольно, — отрезал он. — Вы оба меня огорчили. Вижу, что никто из вас не желает брать на себя ответственность за вчерашний безобразный инцидент. Но ничего. Я твердо намерен добраться до сути.

Мистер Тредстоун откинулся на высокую спинку своего кресла, словно говоря, что готов ждать столько, сколько потребуется.

— Оправдания меня не интересуют, — сказал он. — Меня интересуют честные ответы. Мистер Вудс! — он направил палец в мою сторону. — Зачем вы напали на мистера Макбоя?

— Он отобрал у меня книжку и выбросил ее в окно.

— Мистер Макбой?

— Я от обиды, что он на меня напал! — Бой снова потрогал разодранную щеку. — Он мне чуть глаз не выцарапал!

— Выцарапать человеку глаз довольно сложно, — заметил я.

— Он набросился на меня с ногтями!

Мистер Тредстоун поморщился. Понятная реакция, учитывая формулировку обвинения.

— Я набросился после того, как ты отнял у меня книжку!

— Мистер Вудс! — одернул меня мистер Тредстоун. — Разговаривайте не с ним, а со мной. И следует говорить только тогда, когда к вам обращаются. Мистер Макбой, зачем вы отобрали книгу у мистера Вудса?

Бой потупил взгляд. Мистер Тредстоун раздраженно цокнул языком и повернулся ко мне:

— Мистер Вудс, зачем он отобрал у вас книжку?

— Наверное, лучше у него спросить, — ответил я.

— У него я уже спросил. А теперь спрашиваю у вас.

Я молчал, но мистер Тредстоун не собирался отступать. Он же предупреждал, что намерен добраться до мотивов.

— Ну? Я жду ответа, мистер Вудс. Почему мистер Макбой взял вашу книжку?

В свое оправдание могу сказать одно: это был очень глупый вопрос и еще глупее было задавать его мне. Я же не психолог. Побуждения Боя всегда оставались для меня загадкой. Какой осмысленный ответ я мог дать, если сомневался, что он вообще существует? Откуда я знал, что творится у Боя в голове? Он явно не принадлежал к числу наиболее разумных представителей своего вида. Я смутно догадывался, что если что им и двигало, так это страсть унижать окружающих. Ему просто нравилось втаптывать людей в грязь. Но чем больше я размышлял об этой его склонности, тем яснее понимал, что внятно объяснить ее невозможно.

Кажется, я молчал несколько минут, пытаясь пробиться сквозь образовавшийся в мозгу блок и одновременно чувствуя, как все ближе подступает нервный срыв. Мистер Тредстоун нетерпеливо поднял брови и забарабанил пальцами по столу.

— Вы правда хотите знать, почему он это сделал? — спросил я. — Почему он отнял у меня книжку?

— Да, мистер Вудс. Полагаю, этот пункт мы уже прояснили. И я не намерен повторяться. Я хочу услышать ответ на свой вопрос на хорошем английском языке.

Внезапно нужное слово нашлось. Оно соскочило у меня с языка так быстро, что удержать его я не сумел.

— Потому что он мудак.

Слово повисло в тишине, словно я нарисовал его в специальном пузыре, как в комиксах. Все ошарашенно молчали. Никто не ожидал от меня подобной прыти, и меньше всех — сам я.

А потом пузырь взорвался.

Мистер Тредстоун покраснел как рак. Бой позеленел как фисташковое мороженое. Я приложил все силы к тому, чтобы остаться нормального цвета, но внутри… Внутри у меня что-то щелкнуло.

Позвольте, я вам объясню. Есть такое состояние — эйфория. Люди с височной эпилепсией иногда испытывают ее во время приступа, когда в лимбическом комплексе, отвечающем за эмоции, зашкаливает электрическая активность. Нормальные люди тоже способны впадать в эйфорию, например, когда им удается совершить нечто выдающееся или под действием наркотиков. Вот и на меня тогда накатило что-то вроде эйфории, и я еще подумал: значит, жди судорог. Все происходящее сделалось каким-то нереальным, в теле и в голове появилась удивительная легкость. В то же время я не замечал никаких признаков ауры. Ни галлюцинаций, ни помутнения разума. У меня как будто выросли крылья — словно из густого тумана я поднялся в чистое, озаренное солнцем небо. Зрение обрело поразительную остроту, голова была ясной, и на меня снизошло спокойствие.

— Что-о-о?! — спросил мистер Тредстоун.

Он не сказал: «Прошу прощения», «Извините, не понял», — хотя каждый день твердил нам, что, переспрашивая, следует употреблять вежливые выражения. Вообще-то, если судить по тому, как он покрылся краской, он и так все прекрасно расслышал. Но почему-то решил дать мне шанс исправиться.