Добролёт - Валерий Николаевич Хайрюзов

Понимая, что к лесничему ещё придётся обращаться с разными просьбами, я захватил с собой «входной взнос» – бутылку монгольской «Архи», которую предусмотрительно положил в портфель.

– Вам чего? – спросил лесничий.

– Я здесь купил дом, – пришлось раскрыть карты. – В бывшей школе.

– А-а-а! Дачник? – с непонятной и обидной ноткой в голосе протянул лесничий. – Её давно пора на дрова. Сгнила. Того и гляди, завалится.

– Ну, на дрова – не на дрова… Придёт время – распилю. – И сделал паузу. – У меня к вам просьба: скомандуйте, пожалуйста, пусть дадут мне свет! Сегодня приехал, нет света.

– Да, мы обрезали провода, – подтвердил лесничий. – В соответствии с требованиями пожарной безопасности. Замкнёт, полыхнёт – весь Добролёт сгорит.

– Чего возмущаешься? – влез в разговор Старухин. – Всё по закону.

– Я не возмущаюсь, я прошу, – примирительно развёл я руками, поглядывая на календарь, который напоминал, что пожар легче предотвратить, чем потушить.

– А я, туды-сюда, попрошу убрать с дороги мусор. – В голосе молодого лесника почувствовался рык собаки, когда во двор пытается войти посторонний.

Честно говоря, я не ожидал, что мне с порога напомнят, кто есть кто в Добролёте.

– Чего там гору из веток набросали? Ну, рубите черёмуху, так не заваливайте посёлок! – повысил голос Старухин. – Там уже, поди, крысы или змеи завелись!

Разговор накренился и стал переходить в опасную для меня плоскость, чтоб сгоряча не наломать дров, я решил дать задний ход. Ну, не получился разговор, получится в другой раз.

– Ветки уберу, – пообещал я.

– И ещё у вас там за свет должок, – напомнил Ощепков, – за три года.

– Так я только сегодня заехал! Не пойму, когда за свет успело набежать?

– Приобретая дом, вы приобретаете всё остальное, в том числе и долги, – глядя куда-то в сторону, заметил Ощепков. – Если не согласны, пусть оплатят прежние хозяева. Свет подключаем не мы. Вызывайте электрика или монтёра. Надо поставить счётчик, чтоб всё было законно. – И, помолчав немного, добавил: – Кстати, не могли бы вы показать все документы на участок? План, домовую книгу и всё, что там положено.

– Я его уже предупреждал, – влез в разговор лесник.

– Хорошо, – согласился я, – но чуть позже, все бумаги у меня в городе.

– Вот попозже и будем разговаривать.

Поняв, что меня здесь не очень-то ждали, я всё же обратился ещё с одной просьбой:

– Мне нужны брёвна и несколько досок. Хочу подвести под дом оклад. Я заплачу.

– У меня сейчас леса нет, – немного подумав, ответил Ощепков. – За пиломатериалом очередь на полгода вперёд.

– Мне несколько брёвен. – Я подумал, если попрошу немного, то, может быть, и дадут.

– Русским языком говорю! Зайди через месяц, – жестким голосом отказал лесничий. Надеюсь, за это время ваш сарай не упадёт?

Я на секунду задумался, глянув в угол, где на полу скопилась пустая стеклянная тара. «В Добролёте приходится быть не только писателем, но и дипломатом, – любил говорить Шугаев. – Надо помнить и знать, что просящий зависим ещё с порога».

«Может, всё-таки вручить ему презент?» – мелькнуло у меня в голове. Но, наткнувшись на холодный взгляд молодца в берцах, понял, здесь и сейчас это будет неуместно. Ну, не слепился разговор, бутылкой его не склеишь, здесь всё понятно, чем с тобой строже, тем тебе дороже!

Вернувшись в дом, я разыскал в кладовке керосиновую лампу, зажёг фитиль, прикрыл его ламповым стеклом и неожиданно увидел на белёной стене свою согнутую тень, она повторяла все мои движения, и мне почему-то стало жутковато, точно рядом со мной в пустой комнате появился двойник. Всего-то минута делов – и я попал в своё далёкое детство, когда доставал из школьной сумки тетрадки и при керосиновой лампе садился за стол делать уроки.

Дверь тихо скрипнула и провалилась в темноту сеней. Краем глаза я успел заметить, как мигнул оранжевый лепесток пламени в керосиновой лампе, и, точно в немом кино, я увидел на пороге тёмную, похожую ещё на одну настенную тень, фигуру человека.

– Здрасьте! – Тень обрела плоть. Вошедший откашлялся, вытер рукавом губы. – Шёл мимо, гляжу, лампа светит. Решил зайти, познакомиться…

Рукав помог мало, слова, с задержкой цепляясь и накатывая друг на друга, упали в пустоту комнаты.

Дрогнуло сердце, я с испугом посмотрел на вошедшего – сгорбленный, худой, с отжёванным ухом, взгляд диковатый, исподлобья, как у собаки из будки. И тут я увидел в руке у вошедшего топор! «Вообще-то, знакомиться с топором не ходят», – мелькнуло у меня в голове, и тут же вспомнил, что можно думать как женщина, но поступать как мужчина, и потянулся рукой вниз, чтобы, чуть что, выхватить из-под себя табуретку.

Точно подслушав мои мысли, незнакомец всё тем же глухим, но миролюбивым голосом сообщил:

– Я из конюшни шёл, гляжу, огонёк. – И, качнув топором, добавил: – У нас это, как тебе сказать, во дворе топоры на ночь не оставляют. Да и топорище так себе, хлябает, болтается, как дерьмо в проруби. Советую поменять.

Замечание было верным, топор я действительно оставил во дворе и тут же выругал себя, что не запер дверь на крючок. Мне казалось, чего запирать, здесь же не в городе! Тут же вспомнил, как Вера Егоровна напомнила мне, что надо бы огородить участок забором, а то двор стал проходным двором, собаки и коровы заходят на школьную площадку, как к себе домой. Надо бы заказать ставни на окнах.

Я вспомнил, что Шугаев, когда жил на даче, хотел заказать себе ставни, но как-то у него до этого не дошли руки.

– Ночью, когда сидишь за керосиновой лампой, а сзади тебя тёмные окна… Как-то не по себе, – поёживаясь, говорил он. – Ты весь как на ладони.

– Самые бесполезные вещи в мире – это замки, крючки и заборы, – сказал я тогда. – Если что, они никого не остановят.

– Возможно, – подумав немного, соглашался Шугаев. – Народ в Добролёте особый. Большая часть – раскулаченные и ссыльные бандеровцы. Ещё угнанные во время войны в Германию, которых потом прямым ходом привезли под конвоем сюда чуть позже, другую часть обстроили и обжили понаехавшие татары. Когда я сюда перебрался, мне показалось, что попал в сонное царство: тихий, живущий натуральным хозяйством и тайгой деревенский люд. Ну, браконьерят, кого этим удивишь! До Бога высоко, до власти далеко, а тайга вот она, рядом. Живут каждый наособицу, за своим забором. Из коренных, кто родился в Добролетё, остался один – Коля Речкин. В леспромхозе Коля работает трактористом. Могу сказать, мастер на все руки: кому надо было запаять, залудить, подковать лошадь, привезти дров, распилить брёвна, поднять упавший