Виталий Гладкий - Приключения-91

Лучший Мишин деловой дружок Боря Клейн умудрился в Америку съехать и теперь по надежному каналу, через одного из фирмачей, клиента Марины, перебрасывал оттуда Мише письма, призывая к контрабандным операциям и выражая готовность к любому совместному предприятию. Миша писал другу ответные депеши, однако свойства общего, ибо почвы для кооперации не видел. За границу Боря удирал в спешке, буквально из-под ареста, а потому остался Михаил хранителем его дензнаков, нескольких бриллиантов и дачи в Малаховке, записанной на чужое имя. Эти ценности Боря предназначал для реализации за твердую валюту, но указания покуда поступили лишь по поводу дачи, которую пожелал приобрести для себя фирмач-почтальон.

Миша остро Борису завидовал. И даже попытался однажды слукавить с милицейскими, выскользнуть из тисков, попросив сестру Марину свести его с невестой какой-нибудь заморской, и вроде нашлась шведка одна разбитная, и брала шведка за фиктивный брак всего-то пять тысяч в «гринах», но — пронюхали. Незамедлительно заявился Дробызгалов, сказав:

— Не шути, Мишуля, шуточек. С ножом в спине ходишь, парень. И всадят нож по рукоять. Устроится легко, понял? И тот жук[7], кто всадит перо в стукача с превеликим своим блатным удовольствием, тут же, родной, на вышак и отправится. Все согласовано будет, рассчитано. Так что...

Вскоре Марина укорила брата:

— Чего ж ты? Струхнул? Зря! Такую телку тебе поставила... Глядишь, и любовь бы получилась потом большая и искренняя...

— Нет, — сказал Миша. — Кто я там? Прикинул — не!

— Тогда набивай зелененьких, — сказала сестрица. — Чтобы там сразу в рантье... А шведок еще найдем. Правда, цены могут вырасти...

— Утроим усилия, — откликнулся Миша.

К полудню, когда Миша расправился с завтраком, пожаловал соратник по промыслу Гена, живущий в соседнем доме. Гена курировал «Березки», перекупая аппаратуру у ломщиков и кидал. Толстый, с золотыми фиксами, в простеганном пуховике, китайских сапожках с вывернутыми на мыски рифлеными подошвами, в лыжной шапочке, Гена привез видеодеки.

— Только две штуки товара оторвал, Мишенька, — оживленно заговорил он с порога. — Больше не смог. «Ломота» в грусти, перехватить у нее нечего, весь товар люберецкие по дешевке отбирают, рэкет — черный!

Миша был в курсе ситуации. Ломщики, перекупавшие у владельцев чековых книжек аппаратуру и, естественно, надувавшие своих клиентов при расчете, жестко контролировались бандитами, обязавшими продавать товар им и только им по самой низшей рыночной цене. Утаить что-либо от вездесущих рэкетиров было практически невозможно, мошенники, скрежеща зубами от бессилия, несли убытки, и Гена, ранее скупавший по двадцать-тридцать единиц аппаратуры в день, ныне, во времена расцвета рэкета, тоже удовлетворялся случайными гешефтами. Впрочем, не слишком унывая, поскольку переориентировался на «привоз». Его шестерки постоянно пасли публику возле таможни и в международном аэропорту, где ячея сетей мафии была попросторнее.

Провожая словоохотливого Геннадия в гостиную, Миша притворил дверь комнаты деда, мельком успев различить профиль старика, отрешенно сидевшего у окна и пусто взиравшего на стену, где мерно качался длинный бронзовый шток старых часов в застекленном футляре. Что видел дед и куда обращал свое зрение? В прошлое, отсчитанное этими часами, памятными ему еще с детства — семейной реликвией, пришедшей в дом этот от предков, неведомых внуку Мише и уже полузабытых им, дедом?..

— А я весь в делах, в ремонте, — докладывал между тем Геннадий, опуская коробки с деками на тахту. — Приходи, взгляни, какую себе ванную заделал... Бассейн, пол с подогревом... А то, знаешь, дети ночью пописать, к примеру... часто без тапочек, а кафель-то холодный... Ну, я трубы под него... Теплынь, красота... Кафель финский, как изразец...

— Эт ты верно, — соглашался Миша, доставая из секретера целлофановый пакет с деньгами, рассортированными на тысячи. Каждая переложена согнутой пополам сторублевой купюрой. — Во, какие бабки даю — одни стольники, — цедил озабоченно, вручая Геннадию десять пачек. — Опустился бы за такие бабки хоть на полтинник, а?

— Да какой такой полтинник? — грустно отвечал Гена, имевший, кстати, кличку «Крокодил». — Я этот полтинник всего-то и наживаю... Я ж чего? Я ж только друзьям помогаю, я ж бедный... Это вы Ротшильды!

— Помогаешь... сука... — бурчал Миша беззлобно. — Аферюга.

— Квартирку-то ремонтировать пора, — не обращая внимания на нелестные определения в свой адрес, советовал Гена, скептически трогая пальцем выцветшие обои. — Быт все-таки, он, брат... да! Я, хорошо, на первом этаже... вообще тут в подвал дома углубляться задумал... Кегельбан хочу там замонастырить, сауну, барчик... Да, Мишель, чуть из башки не вылетело: антиспидган мне нужен, выручай, — сменил он тему. — Поможешь?

— Триста пятьдесят.

— Чего так люто?

— Ну... триста, хрен с тобой.

— Беру. Когда?

Маша не ответил. Зазвонил телефон. Снимая трубку, он подумал, что производство антиспидганов — приборов, устанавливаемых в автомобилях, дабы фиксировать излучение радаров ГАИ и вовремя снижать скорость, — дело выгодное чрезвычайно. Умелец, инженеришка из НИИ, прилежно собиравший приборчики из деталей с военной приемкой по сто рублей за единицу, трудился на Мишу не покладая рук, перейдя, так сказать, на конверсию. Спрос на продукцию возрастал, и просьба Гены служила тому лучшим доказательством. Прокатился на днях Гена на Мишиной машине по трассе, и вот — заело, понравилось. Да и, помимо Гены, от желающих нет отбоя, ведь импортный антирадар ничуть не лучше, а в четыре раза дороже.

— Три «кати»[8] на стол, и прибор твой, — говорит Миша Геннадию, включая громкую связь.

— Михаил? — раздается голос. — Нужен экран, пятьдесят четыре по диагонали, желательно «Грюндик».

— Имеется, — откликается Миша. — Восемь с половиной, хоть сейчас...

— Позже, — отвечают. — Тачку найду, приеду.

Гена аккуратно отсчитывает деньги, кладет их на стол, как было велено.

— А твоя телега где? — спрашивает Миша телефонного собеседника. — Или... с бадуна?

— Чтоб тебе самому не просыхать! — отзывается голос злобно. — Ты знаешь, как подсуропил с антирадаром своим, гад? Тачку вчера мне в лом обратили...

Миша, кашлянув стесненно, оборачивается в сторону Гены. Глазки Гены прикованы к лежащим на столе трем коричневым купюрам. На лице же его живейшая заинтересованность от разговора по громкой связи, зубы с золотыми фиксами оскалены, нос настороженно вытянулся...

— Еду по трассе вчера, — повествует голос, — вдруг запел прибор, замигал, хотя ментов — никаких... Ну, я по тормозам инстинктивно. А сзади «Волга» шла, прилично так... Ну и в зад мне... Так что удружил, падла!