Моя Калифорния - Лея Сван

не было, так что заливаясь соловьём я оттирала с тела налипшую грязь, вовсю радуясь что жива, красоте вокруг и отсутствию Зазнайки в пределах видимости.

Разделавшись с налипшим песком, пару раз окунулась с головой вымывая из волос остатки водорослей и взялась за одежду. Отстирать платье и бельё в солёной воде было труднее, но старательно отполоскав тонкий шёлк и кружево, я осторожно отжала платье и разложила его на песке сушиться.

Поморщившись, пришлось натянуть на себя ещё мокрое бельё. Но что делать — не щеголять же по берегу голой. Хотя последние годы стеснение из меня ежедневно выбивали на съёмочной площадке, до конца расстаться с взрощенными с детства понятиями не получалось. Каждый раз, когда Эдди ставил вопрос ребром: «Мисс Райз, вы или снимаете сейчас платье, или получаете уведомление об увольнении!», я зависала на несколько секунд, ловя тоскливый взгляд Сэма. Мигом вспоминала весь свой путь на «Фабрику груз» и в ярких красках представляла себе будущее, где Сэму приходится одному тянуть квартплату, а мне обивать пороги ближайших кафешек в поисках работы…

Обычно, нескольких минут хватало, чтоб отчаянно поумолять Эдди не поступать так со мной (безрезультатно) и всё же снять платье. Со временем я привыкла и раздеваться перед камерой (не до конца, конечно — это всё же был молодёжный сериал, а не порно), и сниматься в купальнике, практически забывая в кадре, что на мне.

С поцелуями оказалось сложнее… Отговорки здесь помочь не могли, и если по сценарию был поцелуй, я обязана была его сыграть или проститься с работой актрисы навсегда. Это было понятно и без долгих убеждений режиссёра. Но, одно дело понимать, а другое дело — сделать! Твердя себе «Давай, Кристи! Ты должна!» я зажималась, краснела и закрывала ладонями лицо, стоило лишь партнёру приблизить свои губы к моим. Дружный смех на площадке и грозные окрики Эдди были предсказуемым продолжением таких сцен.

Помог мне научиться целоваться на камеру мой очередной партнёр по сериалу — Фредди. Забавный перекаченный парнишка с тёмным ёжиком волос и вечной жвачкой во рту, как-то присел рядом на невысокий парапет возле бассейна, где снимали очередную студенческую вечеринку.

— Ой, да чего ты так паришься из-за этого поцелуя?! — ухмыльнулся он, демонстрируя дружелюбную расслабленность.

Не заметить мою нервозность было сложно, руки так и ходили ходуном, сминая и сворачивая в трубочку злополучный сценарий, где я должна была (О ужас!), целоваться с Фредди на глазах у всей съёмочной группы.

— Не, ну правда, зря ты так волнуешься, — пожал плечами здоровяк. — Дело то плёвое. Хочешь, открою секрет? Я, когда целуюсь в кадре, на самом деле, думаю о еде. Закрываю глаза и представляю себе, как надкусываю сочный бигмак, или посасываю крылышки в соусе тирияки, а иногда это китайская лапша в остром соусе…

— Ух ты! — рассмеялась я, мгновенно забыв о сценарии на коленях. — А со мной что представляешь?

— Нуу… — он смущённо замялся, отведя взгляд к бассейну. — С тобой это мороженное. Такой большой вафельный рожок с мягким мороженным. Клубничным…

Мне показалось, что он смутился. Быстро переведя разговор на другое, я всё же решила на практике опробовать метод с едой, в ближайшее же время. Случай представился буквально сразу, в сцене с тем же Фредом, и результат превзошёл все ожидания.

— Ух ты! Да ты крута, детка! — заставив разом покраснеть, выдал Фредди, неохотно оторвавшись от моих губ. — Куда делась трясущаяся в смущении курочка?

— Нууу, я применила твой метод…

Приложив ладони к щекам, пыталась остудить горячий румянец.

— Опа-чки! И что ты себе нафантазировала? Признавайся!

— Ты наверно никогда не пробовал такое… Бурфи. Их делают у меня на родине. Такая сладкая помадка. Тает на языке. Уммм… вкуснятина …

— Бурфи?! Ну, ты даёшь! — заржал Фредди, держась за живот. — Бурфи!

С тех пор целоваться в кадре стало не проблемой. Я зарывала глаза и… кроме бурфи было ещё столько вкусного — джалеби, халва, ладу, сандеш, гулабджамун… Оооо… Список был бесконечен, как и моя любовь к сладкому.

В продолжение воспоминаний о еде, громкое бурчание в животе потребовало обратить внимание на поиски хлеба насущного. То есть пора было двигаться в глубь острова. Здесь, на пляже, перекусить было очевидно нечем, тогда как густое переплетение зелёных крон с яркими вкраплениями цветов, давали надежду на фрукты и пресную воду. Пить тоже хотелось. Может быть даже больше, чем есть. Я ещё не пришла к окончательному выводу на этот счёт, но сильно встряхнув подсохшее платье надела на себя потерявший первоначальный шик шёлк. Ох, влетит мне от костюмерши!

Буквально через несколько шагов под пышными кронами пальм я сделала два открытия. Первое — ходить по джунглям босиком нереально больно. Второе — я определённо ясновидящая! Как иначе объяснить, что мои предчувствия насчёт Зазнайки оправдались?! Мистер Оберой, собственной персоной, сидел, прислонившись спиной к широкому стволу пальмы, примерно в десяти метрах от полосы пляжа и старательно делал вид, что не замечает моего приближения.

Я тоже так умею, поэтому решила не обращать внимания на его красивый, но хмурый фейс, и, опустившись на ближайшую кочку, взялась за насущную проблему — свои ноги.

Попавшийся по дороге ярко-красный цветок в окружении плотных кожистых листьев подсказал решение и, прихватив подол своего платья, я с усилием рванула хрупкий шёлк в стороны. Пара получившихся длинных, тонких полос ткани и несколько крупных, плотных листьев растения, название которого я хорошо помнила — Гусмания, составили не очень надежную на вид конструкцию обуви.

Приложив листья к стопе на манер подошвы, я плотно примотала их сверху тканью и, завязав на хорошенький бантик, полюбовалась результатом труда — походило на балетные туфельки. Красота! Зазнайка тоже с интересом рассматривал результаты моего творчества, но ничего не сказал, неторопливо поднявшись навстречу.

— Что это ты здесь делаешь? — поинтересовалась я, отбросив мелькнувшую догадку, что с этой позиции Марку открывался прекрасный обзор моё купание. — Меня ждёшь?

— Нет, в крикет играю! Не видно?!

— Отличное занятие! Не буду мешать! — выпрямив спину, я попыталась пройти мимо с независимым видом, высоко задрав подбородок, но под ногами было столько острых камней, листьев и толстых корней… Пару раз споткнувшись о прятавшиеся в густом переплетении зелени коряги, от независимого вида пришлось отказаться. Да и Зазнайка мешал сохранять бравый вид, неторопливо вышагивая рядом.

— И куда мы идём? — наконец не выдержала я, развернувшись к нему и поправляя съехавшую конструкцию на стопе.

— Куда ты — не знаю. А я направляюсь к тому холму, вершина которого виднеется сейчас над твоим левым плечом. На рассвете я заметил белый