О. Генри - Вождь краснокожих

– В клуб, Анри.

Погребок и роза

Жизнь мисс Пози Кэррингтон началась под невзрачной фамилией Богс в деревушке Кранберри Корнерс. В восемнадцать лет она обрела фамилию Кэррингтон и стала хористкой в столичном варьете. После чего с легкостью преодолела путь от «фигурантки», участницы знаменитого октета «Пташка» в нашумевшей музыкальной комедии «Вздор и вранье», к сольному номеру в танце насекомых в «Фоли де Рояль» и, наконец, к роли Тойнет в оперетте «Купальный халат короля» – роли, обеспечившей ей успех.

К моменту начала нашего рассказа мисс Кэррингтон купалась в славе, лести и шампанском, и предусмотрительный Тимоти Голдштейн, антрепренер, заручился ее подписью на солидном контракте, суть которого сводилась к тому, что мисс Пози готова блистать весь следующий сезон в новой пьесе Дайда Рича «При свете газа».

В очень скором времени к Голдштейну явился молодой и талантливый исполнитель характерных ролей мистер Хайсмит, надеявшийся получить роль Сола Хэйтосера, главного мужского комического персонажа в упомянутой пьесе.

– Да господи, – только и сказал ему Голдштейн, – берите себе эту чертову роль, если только вам удастся ее взять. Мисс Кэррингтон уже отвергла с полдюжины самых лучших актеров. И твердит, что ноги ее не будет на моей сцене, пока ей не раздобудут настоящего Хэйтосера. Она, видите ли, выросла на ферме, и когда некое оранжерейное растение с Бродвея, понатыкав в волосы соломы, силится изобразить перед ней «деревенского простака», просто из себя выходит. Так вот, мой милый, хотите играть Сола Хэйтосера – сумейте убедить мисс Кэррингтон.

На следующий день Хайсмит уже трясся в поезде, идущем в направлении Кранберри Корнерс. Добравшись до этого глухого местечка, он провел там три дня. За это время он разыскал Богсов и вызубрил историю их семейства до четвертого колена включительно. Он тщательно изучил все значительные события в округе и местный колорит. Скажем прямо – деревня не поспевала за мисс Кэррингтон. Со времени ее отбытия на столичную сцену там произошло так же мало перемен, как бывает на сцене, когда в последнем акте говорится «с тех пор прошло четыре года». Приняв, как хамелеон, окраску и обличье жителей Кранберри Корнерс, Хайсмит вернулся в город, который не удивить никакими превращениями.

Все дальнейшее произошло в маленьком погребке – именно здесь довелось Хайсмиту блеснуть своим актерским мастерством. За одним из столиков сидела небольшая, но весьма оживленная компания, привлекающая взгляды всех присутствующих. Первой следует назвать задорную, чарующую и уже основательно отведавшую славы мисс Кэррингтон. Затем – мистер Голдштейн, громогласный, неуклюжий, слегка встревоженный, как медведь гризли, чудом поймавший лапой яркого мотылька. Далее – некий представитель прессы: унылый, настороженный, рассматривающий каждое обращенное к нему слово как возможный материал для репортажа. И наконец, молодой человек с пробором, словно проведенным по линейке, и именем, которое выглядит как чистое золото на оборотной стороне подписанных им ресторанных счетов.

Примерно в одиннадцать сорок пять в погребок ввалилось некое создание. Первая скрипка при виде его вместо «ля» взяла «ля бемоль»; кларнетист сбился в середине сложной фиоритуры; мисс Кэррингтон фыркнула, а молодой человек с пробором проглотил косточку от маслины.

Вид у нового посетителя был безупречно деревенский. Это был тощий парень с льняными волосами, постоянно разинутым ртом, неуклюжий, слегка ошалевший от обилия света и шума. На нем был костюм цвета арахисового масла и ярко-голубой галстук, из рукавов на четыре дюйма торчали костлявые лапищи, а из-под штанин на такое же расстояние выглядывали щиколотки в белых носках. Для начала он опрокинул стул, уселся на другой, закрутил ногу вокруг ножки столика и заискивающе улыбнулся подоспевшему лакею.

– Мне бы стакашку имбирного пива, – пробубнил он в ответ на издевательски вежливый вопрос официанта.

Взгляды всего погребка обратились на пришельца. Он был свеж и розов, как майский редис, и прост, как грабли. Малый вылупил глаза и принялся блуждать взглядом по залу, словно высматривая, не забрались ли свиньи на грядки с салатом. И тут его взгляд остановился на мисс Кэррингтон. Он резво вскочил и направился к ее столику с широчайшей улыбкой, побагровев от смущения до корней волос.

– Как поживаете, мисс Пози? – осведомился он. Его выговор не оставлял ни малейших сомнений в его происхождении. – Не узнаете меня? Я же Билл Саммерс. Помните тех Саммерсов, что жили за кузней? Понятно, я малость подрос с тех пор, как вы улепетнули из Кранберри Корнерс. А знаете, Лайза Перри так и думала, что я могу встретиться с вами в городе… Лайза-то, знаете, выскочила замуж за Бена Стэнфилда, и она говорит…

– Да что вы? – живо перебила его мисс Пози. – Лайза Перри вышла замуж? С ее-то веснушками?!

– В этом июне дело было, – ухмыльнулся этот тип. – А теперь переехала в старый Татам-Плейс. А Хэм Рэйли – тот окончательно сделался святошей. Старая мисс Близерс продала свой домишко капитану Спунеру; у Уотерсов младшая дочка удрала с учителем музыки; в марте сгорело здание суда, а вашего дядюшку Уайли выбрали констеблем; опять же Матильда Хоскинс загнала себе швейную иголку в руку и померла. А Том Бидл приударяет за Салли Ластроп – говорят, ни одного вечера не пропускает…

– За этой пучеглазой? – воскликнула мисс Кэррингтон несколько резко. – Но ведь Том Бидл когда-то… Простите, друзья, я сейчас. Знакомьтесь – это мой старый приятель, мистер… Ну да, мистер Саммерс. Мистер Голдштейн, мистер Рикетс, мистер… как же ваша фамилия? Ну, это все равно, допустим, Джонни. А теперь давайте-ка присядем вон там, и вы расскажете мне еще что-нибудь про наши края.

Она потащила его к пустому столику, стоявшему в углу. Голдштейн недоуменно пожал пухлыми плечами и подозвал официанта. Репортер слегка оживился и заказал абсент. Юноша с пробором погрузился в меланхолию. Посетители погребка пересмеивались и наслаждались шоу, которое мисс Пози предоставила им помимо обычной своей программы. Правда, некоторые скептики усомнились и принялись перешептываться, упоминая рекламу и улыбаясь друг другу с понимающим видом.

Тем временем Пози Кэррингтон оперлась на обе руки своим очаровательным круглым подбородком с ямочкой и начисто забыла об окружающем. Именно эта способность и принесла ей славу.

– Что-то не припомню я никакого Билла Саммерса, – проговорила она, задумчиво уставившись в простодушные глаза сельского жителя. – Но Саммерсов я знаю. У нас там, должно быть, не так уж много перемен. Вы моих давно видали?