От дороги и направо - Станислав Борисович Малозёмов

Ознакомительный фрагмент

Потом они снова засмеялись, он взял её за талию и они, подпрыгивая в такт «ракете» на волне, пошли на широкие сиденья из полированных реек. Я достоял у борта, ловил ртом брызги и вытирал слёзы от ветра.

В Городце оказался очень цивильный причал. Ровные доски, красивая голубая краска без белых полос и пристань безо всяких архитектурных излишеств. На досках прочно стоял сборный из дюралюминия павильончик со стеклами, за которыми видно было кассу, буфет и штук пятьдесят стульев, аккуратно обтянутых рыжим дерматином. Я поднялся по удобным сходням на низкий берег, на котором стоял автобус ПАЗик и ждал пассажиров с «ракеты». А она уже отсвистела руладу и задним ходом, ныряя кормой в волну, разворачивалась от пирса в следующий путь.

И вот как раз с этого места начались мои злоключения, приключения и неожиданности. Хорошие и не очень. Я полез в карман, чтобы заплатить кондуктору, но в кармане не было ничего, кроме разреза сверху донизу. Паренек на катере обнимал меня с пользой для себя и подруги. Видно, такая у них была работа. Сделали они работу красиво. Я остался без копейки и без волшебной бумаги от редакции, которая как ксива депутата Верховного Совета открывала все двери и помогала вершить дела с предельной скоростью, и исполняла любые желания. Очень чтили в то время прессу и в народе, и выше народа.

Что и как теперь будет без денег, этой бумажки и паспорта – я даже не пытался представить. Потому как жуткая сразу же рисовалась жизнь рабочая и прочая.

ГЛАВА 2

Кондуктор, веселая смешная тётка лет пятидесяти, в темно-синей униформе, включающей в себя берет, из-под которого, как перепуганные колдобистой дорогой, торчали в разные стороны рыжие, похожие на пружины кудри. Она подошла ко мне и спросила громко хихикая:

– Чё-о, не зорооботал и пятака?

Я встал, повернулся к ней карманом на глаза, сунул в карман руку и выставил руку в дырку.

– Вот. Вырезали недавно на «Ракете». И деньги, и бумагу – удостоверение личности. Незаметно.

– А то-о о-они у тебя роо- зрешение забыли поопроосить! – заржал пискляво мужичок из конца салона. – У нас тут с этим дело-ом, коорманы да сумки-то подрезать, ух какой поорядоок!! Не заскучаешь шибко-тоо!

Кондукторша оценила дыру в кармане высоко.

– Оот же паразиты паразитские! – с отвращением хмыкнула она и поправила берет. Рыжие пружинки тут же станцевали энергичный танец. – Ладно, так ехай. Не проопадет автоопарк наш без твоего-о пятака-то-о. Ехай, ничего.

– Спасибо, – сказал я. – Мне теперь в Городце и делать-то без бумаги от редакции нечего. Кто со мной возиться будет без документа? На лбу же нет печати от редакции.

– А, так ты коорреспоондент? – изумилась с переднего сиденья блондинистая дама в белой юбке и кедах на босу ногу. Рядом с юбкой стоял детский новенький самокат. Руль у него был обмотан толстой серой промасленной бумагой, стянутой бечёвкой. – Такой моолооденькоой, а уже коореспоондент. С какой газеты будешь-тоо?

-С «Ленинской смены», – сказал я грустно. – После учебы первая командировка. Считай, завалил работу. Значит, можно обратно ехать, сдаваться и увольняться.

– Ты этоо, погоди увольняться-тоо, – улыбнулась дама в кедах. – Как приедем, ты пойди в исполком, он в центре города, не проомоохнешься. Найди там в шестом кабинете О-о-гороодникова. О-он там да полуночи сидит. Скажешь, что-о Марина Сергеевна, художница, просила поодмоогнуть. У тебя дело-ов- то-о на сколько дней?

– Да дня на два. Может, за день уложусь, – мне стало неловко. – А он кто, Огородников?

– О-он? – художница взяла самокат и пошла к выходу, – О-он там туз бубно-овый, в испо-олкооме, хоть и не председатель. Ты иди. И привет от меня передай.

Водитель остановил ПАЗик у самых крайних домов и открыл дверь, хотя его и не просили. Марина, значит, ездит тут всегда.

– Я тебя к испоолкоому-то по-одброшу, – шофер закурил короткую папироску и тихо засвистел какую-то незнакомую мелодию. – О-они там все чоо-окнутые. Сидят до но-очи. Как сиротки. Вроде и семей у них нету.

– А зовут его как? Забыл спросить Марину Сергеевну, – я оглянулся. Может, кто знает.

– Владимир Андреич, – закончив затяжку, выдохнул водитель. – Муж моей сестры дво-оюро-одной. Маринка ему сто-ол расписала в кабинете, да стулья. Хоть продавай. Красо-ота такая!

Он открыл дверь прямо напротив двухэтажного дома, большого, но похожего на игрушечный. Весь он был в вензелях, с резьбой орнаментной, выточками стамеской вокруг окон. И покрашен был строгой тёмно-зеленой матовой краской.

Я легко нашел Огородникова. Передал привет от Марины, про себя рассказал, про своё приключение. Огородников сказал, что фигня это всё. Деньги, пропали, бумага. Вот когда совесть пропадет и ум какой-никакой, это худо. Договорились завтра с утра везде объехать вместе с ним на его мотоцикле. Тогда за день управимся.

– А на работе вас хватятся? – сказал я глупость, видно, несуразную.

Огородников пожевал губами, матюгнулся вполсилы. В адрес работы, похоже. Потом показал мне стол свой и стулья с исключительно сказочными рисунками прямо по полировке, чего не могло быть в принципе. Никакая краска не ложится на полировку.

– Гениально сделано! – искренне восхитился я, потому, что в жизни такой декоративной красоты не встречал. – А что за краска? Как она на полировке улеглась?

– Маринка сама краски делает, – засмеялся Владимир Андреич. – Оона ими хоть во-оздух по-окрасит, хоть во-оду на Во-олге. Талант у бабы. Я ей говорил, что-об в Москву ехала. Там бы её с руками ото-орвали, миллиоонершей бы стала или каким-нито-о лауреато-ом. Нет же, не хоочет. Дура, в общем.

Я вспомнил сразу же Москву, содрогнулся внутри от поднятого чувствами ощущения нелепой и чрезмерной людской мешанины и порадовался за Марину, которая туда не поехала. В Москве можно только раствориться как кофе в чашке. А вынырнуть из этого раствора на заметное место, где тебя обнимут, поцелуют и озолотят – очень проблематично. Нереально просто. Если, конечно, не произойдет чуда, которого, как все знают, в жизни для обычного, не наглого человека, не бывает.

Потом мы с ним попили чай из термоса. Съели по паре бутербродов с пахучей местной колбасой, какую жена завернула ему в хозяйственную толстую бумагу. А потом он повел меня в клуб. Ночевать. До гостиницы далеко. Да и у него тоже денег с собой не было. В клубе сторож Витя, парень хромой и однорукий, взял раскладушку, мне всучил матрац и одеяло с маленькой подушкой. И отвел меня в биллиардную. Я разложил раскладушку между столами, кинул матрац, упал на него с высоты роста и каким день будет завтра просто не успел подумать. По-моему, уснул я ещё в полёте на раскладушку, так и не укрывшись одеялом. День прошел.

С утра я голодным себя не чувствовал. До девяти часов оставалось ещё море времени. Надо был