Дракон среди нас - Ирина Вадимовна Лазаренко

денег, сколько Илидор считал справедливым, и выуженный из йерушевого рюкзака кожаный мешочек изрядно потяжелел от монет.

Возвращаясь в харчевню за Мшицкой, напевшийся дракон слегка пошатывался от упадка сил и некоторое время почти всерьёз раздумывал о своих перспективах в торговом деле. А потом, заглотив большую миску наваристого супа и краюху ржаного хлеба, заметил, что солнце уже прошло треть пути от зенита до запада.

Значит, цирковое представление вот-вот начнётся и нужно поторопиться.

* * *

По пути от банка к ратуше Йеруш услыхал несколькоголосое пение — очень знакомое, и вздрогнул всем телом. На какой-то из соседних улиц находился Храм Солнца, и сейчас жрец и жрица вдохновенным дуэтом славили своего отца.

Найло покрепче прижал к груди под курткой свеженабитый кошель и кожаный тубус с чертежами, ускорил шаг и замотал головой, чтобы пение поскорее отцепилось от его ушей, но не смог вытрясти его полностью. Не то отзвуки, не то воспоминания о словах и мелодии храмового гимна застряли в левом ухе и донимали Йеруша ещё долго — пока он искал нужный вход в ратушу и нужный кабинет, пока шагал туда-сюда по темноватому коридору в очереди к писарю-справлятелю.

Народа тут было порядком. Сидела на лавке недовольная чем-то старуха в сопровождении сына и невестки, желала справиться о порядке дележа наследства. Бесконечно пререкались в углу представители двух ремесленных гильдий, громко спорили, кто из них прав в претензиях на какое-то место разработки, уверяли друг друга, что «писарь-то щас карты подымет и вам скажет!». Жалась к стене небольшая семья голодранцев, не нашедшая в городе когда-то живших здесь дядьёв.

Дважды к писарю пытались вне очереди прорваться новопришедшие. В первый раз хитроглазая тётка, по виду рыночная торговка, подкатилась к двери, умиротворяюще журча «Я на мгновеньице, уточнить одну малость», но ремесленники тут же посулили в одно мгновеньице малость оторвать лицо любому, кто не встанет в очередь. Во второй раз с видом высокомерным и отстранённым к двери направился эльф, закованный в тесный замшевый костюм. На его пути возник Йеруш с фирменной найловской улыбкой и бархатно-баритонным «Дезориентированы? Могу я указать вам край очереди?».

Всё бубнило на разные голоса, вскрикивало, всхлипывало, зевало, шевелилось, приходило, уходило, сновало по коридору, пахло душистой водой, металлом, застарелым потом, кошками, пирожками с капустой, немытыми телами, опалёнными волосами.

Йерушу казалось, он провёл в ожидании не менее месяца, когда наконец пришёл его черёд войти в дверь и задать писарю-справлятелю очень простой вопрос: где в этом замечательном, мать его кочерга, городе, найти почтенного мага сживления Фурлона Гамера, да продлятся его дни бесконечно и да преумножатся знания?

Писарь был молод, чуть старше Йеруша, хитроглаз и уже успел слегка оплыть такой рыхлостью, которая случается с людьми от долгого недвижения. Двигаться тут было некуда и незачем: писарь сидел в заваленной бумагами каморочке, как паучок на развалинах паутинного города. Но дело своё он, по всей видимости, знал, — во всяком случае, Йерушу ответил сразу, не справляясь ни с какими записями:

— Маг сживления Фурлон Гамер прежде жил и работал на улице Чистой, к северу от голосистой площади. Только он уехал.

— Ку-да⁈ — опешил Йеруш.

Писарь смазал цепким оценивающим взглядом изрядно поношенный, но из прекрасной шерсти дорожный костюм Йеруша, отменно сшитую куртку, дорогущие, проклёпанные гвоздями неубиваемые ботинки и нетерпеливое пламя в глазах. Со значением заглянул в услужную кружку, прикрученную на край стола, и промямлил нарочито жалобно:

— Да чёта трудно припоминается. Столько всего припоминать приходится — никакой головы не хватит. Могу, канешным делом, справиться по бумагам, но на то есть отдельная очередь, и ежели вопрос терпит до послезавтрева полудня…

Йеруш сумел схватить за самый кончик хвоста первый порыв — подпрыгнуть и заорать. Стараясь двигаться медленно и плавно, чтобы ненароком ничего не сшибить, ощущая на груди тяжесть университетского кошеля, полез в тощенький собственный кошель и наощупь отделил пару монет. Бросил их в кружку медленно и печально, одну за другой: звяк, звяк.

Лицо писаря сложилось в маску рьяной борьбы с отвращением; примерно с таким выражением лица матушка Йеруша могла бы держать не совсем чистую чашку с травяным отваром, поднесённую в гостях. Непонятно, что вызывало у писаря омерзение — то ли собственное стремление к вымогательству, то ли ничтожность его плодов.

Звяк — добавил Йеруш ещё одну монету, и по его лицу писарь понял, что на этом следует остановиться, если он не желает, чтобы следующий звяк издали его зубы. Подобрался и уже совсем другим, деловитым и бодрым голосом принялся извергать факты на все деньги:

— Фурлон Гамер уехал на юг. И учеников своих забрал. Летом ещё, хех. Видите ли, получил приглашение на сезонную работу из города Лиски и сказал, что будет прям до невозможности рад поменять своё обиталище. Его тутошний контракт как раз заканчивался, и продлевать его… — писарь гневно трепетнул ноздрями, — Фурлон отказался. Заявил, что в Ануне «закончились масштабные задачи, на которых можно обучать учеников», а учеников-то у него аж трое тут было… Словом, тяга к шатунству взыграла у него, вот как я скажу. Маг пришибленный, что тут ещё скажешь.

С большим трудом Йеруш Найло сдержал гневный вопль, а писарь добавил:

— А впрочем, ещё кое-что скажешь. Он имя поменял.

— Чего⁈

— Ну, так я понял, — пожал плечами писарь. — Говорили, Фурлон снял свой называй и отправился в путь как неназва. Не то чтоб учеников своих дрессировать в дороге, ну, чтоб не прятались за именем мастера, не то и вовсе решил подыменкой заделаться. Я ж говорю, он странный был, хотя маги-то завсегда башкой свёрнутые, а у Фурлона ещё вдобавок вечно шило кололо под мантией. Хотя никакой мантии он и не носил вовсе. Так что нынче он, быть может, вовсе не под своим именем живёт и не обязательно в Лисках!

…Вывалившись на крыльцо ратуши, Йеруш Найло наконец заорал. Громко, бранно и с упоением.

* * *

К началу представления Илидор и Мшицка не успели, немного заплутав на подходах к простолюдной площади. Она была окружена узкими немощёными улочками, по которым носились ватаги замурзанных ребятишек, небольших довольных жизнью собак с пушистыми хвостами и редкостно крикливых воробьёв, которые своим гомоном перебивали даже детский визг. Изредка с площади пробивались бодрые дудочные мотивы, крики зазывалы и топот ног, которым собравшиеся зрители встречали начало циркового представления.

Наконец Илидор и Мшицка вырулили к простолюдной площади, окружённой двухэтажными домами и лавочками. Прямо посередине возвышался сейчас большой навес,