Иван Новожилов - Королевский гамбит

На обед полагалось всего двадцать минут. В каменный карьер въезжали несколько повозок с железными бочками из-под бензина. Старший надсмотрщик командовал: “На обед!” Военнопленные, не бросая лопат и ломов, выстраивались в длинную очередь, каждый к своей “кухне”. От брюквенного супа за версту “разило” бензином, а от эрзац-хлеба кровоточили десны. И все же “обед” вливал какие-то силы в истощенных людей, согревал их.

Вечером Ганс Юрген устраивал “генеральную проверку”. Военнопленные стояли в две шеренги лицом к лицу, а он, прохаживаясь между рядами, “интересовался” самочувствием наиболее ненавистных ему “упрямцев”.

— Я буду делать вам быстрый дорога в рай! — хрипло лаял он, останавливаясь перед кем-нибудь из неукротимых. — Я есть ваш бог!

Помощник коменданта сразу же люто возненавидел Полянского. Он придирался к нему по пустякам, стараясь найти повод для наказания. Но Николай не подавал такого повода.

— Съест он тебя, Коля, — говорил Борис. — В каменоломнях автоматчики тоже стволы на тебя нацеливают.

— Подавится, — неизменно отвечал Николай. — Встану я ему костью поперек горла.

Но Юрген не унимался.

Соколов, Полянский и Великанов, между тем, изучили не только дорогу от лагеря до каменоломни, но и прилегающие к ней участки с кустарником, ложбинами и оврагами. При случае они бы, конечно, не заблудились и сумели сбить погоню со следа.

Соколов был уверен, что среди военнопленных должна существовать инициативная, ударная подпольная группа… Полковник Силин не раз рассказывал ему о том, что такие группы координировали действия не только отдельных лагерей, но и целых систем. При этом полковник всегда говорил ему: “Тут, Петр Савельевич, дело в характере наших людей. Не могут и не будут они сидеть сложа руки, когда Родине угрожает враг”.

И Соколов стал нащупывать, стал искать пути, которые привели бы его к подпольщикам. Он поручил Полянскому и Великанову познакомиться с узниками из других бараков, постараться сблизиться с ними.

После вечерних поверок, рискуя быть схваченными, посланцы майора переходили из барака в барак. Наконец, они попали в пятый.

Когда охранник замкнул двери и протопал вдоль глухой стены в сторону солдатской казармы, лежавший рядом с Николаем человек спросил:

— Ты, товарищ, откуда?

— Устал на работе, — отозвался Николай. — Неохота в дальний конец этого загона пробираться.

— И то верно, — согласился сосед. — Скоро будем в карьере спать с лопатами под головами. Сердце у меня обуглилось. Страху не стало и жить больше нет желания… Мы, как смертники, только и разница, что не знаем, где и когда она, проклятая, навалится. Видно, за колючкой и придется концы отдать…

— Плохо говоришь, — перебил его кто-то. — Себя зачем хоронишь? Других зачем волнуешь?

— Конечно, о жизни приятней думать! — поддержали говорившего из глубины барака. — Жизнь включает в себя и борьбу со смертью.

“Кто-то вроде, знакомый! — прислушался Николай. — Похоже, говорил так…”

— Поборись со смертью-то, — подхватил баритон с нижних нар. — Ну, поборешь ты ее, а дальше? Кто мы сейчас такие?

— Как кто? Солдаты. Военнопленные! — ответили сразу несколько голосов.

— Мы предатели. Докажи, как ты в плен попал? Ранило? Контузило? А может, ты — руки в гору и айда к немцам. Теперь вертись не вертись, кругом — “двадцать пять”. Тут не убьют, так дома посадят.

— Эй, вития! — вдруг вклинился в эту речь знакомый Полянскому голос. — Откуда вы к нам пожаловали? Покажитесь-ка!

— Не кипятись. Задело, что предателем обозвал? Так это не я тебя за предателя считаю, а там, в полку, дома… И тебя, и меня, и всех нас. Здесь мучаемся за колючкой, а есть выход, говоривший помолчал, очевидно, размышляя, и продолжил вкрадчиво: — Армия здесь формируется. Сколачивают ее патриоты русские… Тот, кто запишется, получит свободу. Не податься ли в нее, дружки?

— Обращаюсь к товарищам, кто находится рядом с этим витией! — гневно воскликнул тот же знакомый Полянскому голос, — вытолкните нечестивца поганого в проход.

Внизу, в темноте, возникло движение, послышались глухие удары, раздался и сразу оборвался короткий вопль. По дощатому настилу к дверям кто-то пробежал. И сразу же в барак ворвались автоматчики. За их спинами бледным пятном маячила перепуганная физиономия.

— Всем лежать! Головами ко мне! — скомандовал старший.

По хмурым лицам заскользили лучи карманных фонарей. Солдаты, не задерживаясь, уверенно двинулись в глубь барака.

Возле железной печки остановились. Яркий сноп света вырвал из темноты и заплясал на лице одного из пленных. Крутой лоб, тонкий с горбинкой нос. Николай чуть не вскрикнул.

Это был Сальский.

— Он! Господин старший конвоя! — выкрикнул из-за вражьих спин провокатор. — Он!

Немец грубо стянул капитана с нар и толкнул к выходу.

Узнав о разоблачении провокатора-вербовщика, о неожиданной встрече с капитаном Сальским, о его аресте, Соколов еще и еще раз переспрашивал у Николая подробности. Значит, не капитан Сальский был агентом? Кто же тогда? Кто?

Соколов понял, что допустил непростительную ошибку. Постоянные шахматные встречи Сальского с Киреевым и запись их, довольно-таки убедительный рассказ перебежчика о шпионе, который использовал для передачи сведений шахматные термины и записи партий, — все это и направило поиски по ложному пути.

Многое Соколов пересмотрел, заново взвесил и “принял к исполнению”, как любил выражаться полковник Силин.

Фотография, оброненная нарочным оберста фон Штауберга во время схватки с Коробовым… На ней был и Сальский, и Киреев, и он, Соколов.

Враг — неизвестный фотограф! Он сообщил немецкой разведке, что Соколов охотится за ним, вернее, не за ним, а Сальским, на которого удалось бросить тень подозрения: сообщил, что оба после вторичного боя за станцию Ключи не были обнаружены среди погибших и, возможно, находятся в каком-нибудь немецком лагере или лазарете для военнопленных.

Фотография — это раз! А вырванная из записной книжки Руттера страница? Ведь Сальский не держал книжку в руках! “Зря спешишь. Спешишь-смешишь-грешишь…” Мудрый старик Силин. Враг, значит, еще там, в дивизии.

Утром заключенных не погнали, как всегда, на каменоломню, а выстроили перед бараками. В центре лагеря поставили виселицу. На помост взошел Ганс Юрген. Отделение автоматчиков подвело Сальского. Николай вначале даже не узнал его. Бледное лицо капитана — в кровоподтеках и синяках, по левой щеке стекала кровь.

Показался комендант. Юрген скомандовал: “Стоять смирно!” Комендант развернул бумагу и начал громко читать: