Артур Конан Дойл - Тайна Кломбер Холла

Целые годы уже я не видел его таким спокойным, как сегодня, он свободно рассказывал об Индии, вспоминал приключения своей молодости. Около девяти он велел нам разойтись по комнатам и запер нас там предосторожность, которую он часто принимал в свои темные часы. Он всегда пытался, бедняга, уберечь нас от проклятия, свалившегося на его несчастную голову. Прежде, чем мы расстались, он нежно обнял матушку и Габриэль, а потом пошел за мной в мою спальню, с любовью пожал мне руку и передал маленький пакет, адресованный тебе.

— Мне? — переспросил я.

— Тебе. Я отдам его, когда кончу. Я уговаривал его позволить мне остаться с ним и разделить опасность, но он так искренне просил меня не добавлять ему забот и не вмешиваться в его распоряжения! Видя, что я действительно огорчил его своим упорством, я в конце концов позволил ему закрыть дверь и повернуть ключ снаружи. Никогда себе не прощу. Но что тут можно поделать, когда твой собственный отец отказывается от твоей помощи. Ему ведь силком ее не навяжешь…

— Я уверена, что ты сделал все, что мог, — сказала сестра.

— Я хотел, дорогая Эстер, но, помоги мне Боже, трудно было понять, что правильно, а что нет. Он ушел, и я слышал, как его шаги замерли в длинном коридоре. Какое-то время я шагал взад-вперед по комнате, а потом поставил лампу в головах кровати, лег, не раздеваясь, стал читать святого Фому Кимфийского и молиться от всей души, чтобы ночь миновала благополучно.

В конце концов я заснул беспокойным сном, когда вдруг меня разбудил громкий вибрирующий звук, который долго отдавался в ушах. Я вскочил, но все опять было тихо. Лампа догорала, часы показывали, что уже близко полночь. Я искал спички, чтобы зажечь свечу, когда резкий крик раздался снова, так громко и четко, словно он звучал в одной комнате со мной. Моя спальня в передней части дома а матушки и сестры — в задней, так что подъездную аллею могу видеть в окно только я.

Бросившись к окну, я отдернул занавески и выглянул. Вы знаете, что подъездная аллея расширяется в усыпаную гравием площадку перед самым домом. Как раз в центре этого открытого места стояли трое и глядели вверх, на окна. Луна ярко освещала их, отражаясь бликами в поднятых глазах, и при ее свете я различил, что лица у них смуглые, волосы — черные, а общий тип лиц — как у сикхов или африди. Двое хзудощавые со страстными экстатическими лицами, а третий на вид незлобивый и величественный, с благородным лицом и длинной бородой.

— Рам Сингх! — воскликнул я.

— Как, ты их знаешь? — поразился Мордонт. — Ты встречался с ними?

— Знаю. Это буддистские жрецы, — ответил я. — Продолжай!

— Они стояли в ряд, то воздевая руки к небу, то опуская, а губы их шевелились, как будто они читали молитву или заклинание. Вдруг они прекратили жестикулировать и в третий раз издали тот странный зловещий пронзительный крик, который меня разбудил. Никогда не забуду этот ужасающий зов, отдающийся в ночной тишине так сильно, что он до сих пор звенит у меня в ушах.

Когда он медленно замер, послышался скрежет ключей и засовов, а потом — стук открывшейся двери и звуки торопливых шагов. Я увидел из своего окна, как отец и капрал Руфус Смит суетливо выбегают из дома, неодетые, с непокрытыми головами, как люди, покоряющиеся внезапному и непреодолимому импульсу. Трое пришельцев к ним не прикоснулись, но все пятеро быстро удалились по аллее и скрылись между деревьями. Я определенно не видел никакого применения силы, никакого физического принуждения, и все же я так же уверен, что мой бедный отец и его товарищ были беспомощными пленниками, как если бы их при мне уволокли в кандалах.

Все это заняло совсем немного времени. От первого разбудившего меня зова до того, как они исчезли с моих глаз, мелькнув в последний раз между деревьями, прошло никак не больше пяти минут. Так внезапно все произошло и так странно, что, когда драма закончилась, и они исчезли, я мог бы подумать, что видел кошмар или бред, если бы не ощущение реальности события, слишком яркое, чтобы приписать его воображению.

Я принялся выламывать дверь, бросаясь на нее всем своим весом. Некоторое время она не поддавалась, но я пытался снова и снова до тех пор, пока что-то не треснуло и я не оказался в коридоре. Прежде всего я подумал о матушке. Я бросился к ее комнате и повернул ключ в двери. Секунды не прошло, как она шагнула из спальни, одетая в пеньюар, предостерегающе подняв руку.

— Никакого шума! — велела она мне. — Габриэль спит. Их вызвали прочь?

— Именно так! — ответил я.

— Да будет воля Божья! — воскликнула она. — Твой бедный отец станет счастливее в ином мире, чем был когда-либо в здешнем. Слава Богу, что Габриэль спит. Я подсыпала ей хлорал в какао.

— Что я должен делать, — спрашивал я в отчаянии. — Куда они ушли? Как я могу ему помочь? Не можем же мы допустить, чтобы он вот так вот ушел от нас, и позволить этим людям сделать с ним, что им вздумается! Может быть, мне съездить в Вигтаун за полицией?

— Только не это! — горячо запротестовала матушка. — Он десятки раз просил меня этого не делать. Сын мой, мы никогда больше не увидим твоего отца. Ты вправе удивляться, что я не плачу, но, если бы ты знал, как знаю я, какой душевный мир принесет ему смерть, ты не нашел бы в себе силы оплакивать его. Любые розыски, я чувствую, бесполезны, но все-таки искать, конечно, надо. Сделаем это так незаметно, как только возможно. Мы не можем услужить ему лучше, чем, исполняя его желание.

— Но ведь дорога каждая минута! — воскликнул я. — Может быть, он сейчас зовет нас на помощь в когтях этих темнокожих дьяволов!

От этой мысли я так обезумел, что тут же кинулся прочь из дома, за ворота, на большую дорогу, но, оказавшись там, я понял, что не знаю, куда бежать. Вся широкая пустошь лежала передо мной без единого признака жизни. Я вслушался, но ни один звук не нарушал ночного безмолвия.

И тогда, друзья, стоя в нерешительности посреди мрака, я испытал в полной мере ужас и ответственность. Я почувствовал, что сражаюсь против сил, о которых не имею понятия. Все терялось в чуждой пугающей темноте.

Мысль о вас, о вашей помощи и совете послужила мне маяком. В Бренксоме я, по крайней мере, найду сочувствие и, прежде всего, указания, что мне делать — мой собственный рассудок настолько помутился, что я не могу доверять себе. Матушка хотела остаться одна, сестра спит, а предпринять ничего нельзя до рассвета. Так что же мне было делать, как не бежать к вам как можно скорее? У ьебя голова ясная, Джек, так скажи, дружище, что я должен делать! Эстер, что мне делать?

Он поворачивался то ко мне, то к сестре, протягивая руки, с мольбой в глазах.