Сергей Наумов - Искатель. 1979. Выпуск №3

— Никак нет, ваше величество! — глуповато выпалил Вейде, конфузясь от недовольства Петра. — Все не так!

— Тогда похвально весьма, — Петр не смотрел — до времени прятал гнев: сердиться было некогда… Вейде смущенно передернул плечами, забегал глазами с Апраксина на Змаевича и опять на Петра — пугался и недоумевал.

Попыхивая трубкой, Петр растопыренной ладонью указал на стулья вокруг походного стола. Входившие усаживались молча. Вейде, успокаиваясь, коротко коснулся висков. Петр не торопясь, в который раз высекал кресалом искру. Молчал, подрагивая ногой, еле заметно улыбался своим мыслям. Раскуривал отсыревшую трубку необычно долго. Ждал, не глядя, пока садились генералы, бригадиры и командоры. Яков Бакаев юркнул к Змаевичу и незаметно пожал его руку: наконец-то опять встретились!

Петр медленно поднялся, обвел всех свечой, словно каждого видел впервые. Из трубки дымом пушечного выстрела поползло густое облако.

— Ну-с, любезные генералы, бригадиры и капитаны! Извольте советы давать — как без конфуза уйти от столь стыдного стояния? А тебе, Змаевич, — повернулся грозно и зло, — велю всякое мнение брать на письмо, дабы потом никто не сказал, что иначе мыслил.

Быстро достав из канцелярского ларчика нефритовую чернильницу, капитан-командор изготовился писать.

— Так как же, любезные мои? — Петр каждому норовил заглянуть в глаза. — Федор Матвеич, для бога, придется тебе молвить первому, — и сразу тверже, жестче, — думать и говорить надлежит с поспешностью, для чего велю ставить песочные часы.

Генерал-адмирал, поправляя наспех накинутый мундир, поднялся необычно легко и медленно заскользил пальцем по разостланной карте. Подняв голову, обмяк лицом, начал глухо, с остановками:

— С генералом Вейде, дабы лишне праздным не быть, я сам ходил на рекогносцировку. Подошли мы на малой скампавее к самому носу Гангута — были от оного примерно в миле. Видели воочию неприятельский флот в пятнадцать линейных кораблей, два бомбардирских судна, один прам и восемь галер. Сколько провиантских судов и чухонских лайб — подлинно не рассмотрели. Посему, весьма желая пройти в Абоские шхеры с галерным флотом, почитаю то превеликою трудностью, ежели консилий не постановит произвести диверсию корабельной эскадрой.

— Не постановит, — сухо отрезал Петр и посмотрел страшно, отчаянно — как из омута.

— Тогда разве что, сверх чаяния, — голос повысил, задышал чаще, — повелишь идти большим морем — в обход неприятельской линии. О том давно думаю. Но и то, ежели штиля не будет, учинить зело опасно, — закончил Апраксин и вытер платком вспотевший лоб.

На лицо Петра легло напряженное, слегка ожидающее выражение. Безмерная усталость, недовольство и надрыв делали его взгляд отталкивающим и тяжелым.

— Я считаю, — молодцевато подхватился Вейде, — и при тихой погоде большим морем идти нельзя, поскольку у шведов тоже есть гребные суда. Нас могут перехватить и в штиль. Не исключена и буксировка фрегатов на пушечный выстрел…

— Стало быть, — с глухой злобой произнес Петр, — нам остается прятаться в Тверминском бае, как глухарям на токовище. — Взглядом посадил Вейде, словно прижал к месту. — Михайло Голицын! При столь великих наговоренных трудностях твой войсковой опыт был бы весьма кстати. Что скажешь, князь?

Голицын подпрыгнул, надвигая на переносицу лохматые брови.

— Вспомни, князь, как мы с тобой, начав с потешных полков, до шляхетских воинских хитростей одной русской смекалкой доходили! Вспомни, как ты славно командовал под Полтавой! — Петр сильно затянулся и пустил через стол длинную струю дыма. — Неужто Гангут — орешек покрепче?

— Не крепче, государь! — отозвался Голицын, краснея от похвалы.

— Неужто, раздобрев, надев звезды и ленты, мы стали менее храбры и не столь искусны в воинской доблести?

— Нет, государь, — князь выдержал испытующий взгляд царя. — И на сей случай смекалка найдется, — пятериком поставил руку на карту. — А не устроить ли нам по берегу Гангутского плеса батареи и транжементы? Орудийным огнем можно отогнать шведов в море и самим прорваться вдоль берега, хотя бы и с частью галер…

Петр сильнее пыхнул трубкой, заметил без оживления, почти недовольно:

— Вот, чай, первый резон, над коим можно мыслить.

Апраксин заволновался. Пламя свечи качнулось — блеснул густой ряд пуговиц адмиральского мундира. Он встал, царапая карту кружевным отворотом рукава.

— Полагаю, это не лучший резон, — генерал-адмирал за смотрелся на струйку песка, опять начавшую течь в перевернутой Змаевичем колбе. — Начальнику арьергарда недостаточно ясны здешние грунты. Строить батареи и транжементы было легко в Азовских степях. А тут камень, скалы — чем их взять? К тому же нет верности, что ядрами отгоним корабли. Да и Ватранг спать не будет, под его пушками много не настроишь.

Голицын натянуто улыбнулся — понимающе и слегка конфузясь.

— Извини, Федор Матвеич, какая была диспозиция на уме, такую и выложил.

Вейде, виновато глянув на царя, вырос во весь свой огромный рост. Просыпая пудру с буклей парика, сказал робея:

— Дозволь, государь, у меня три особливых плана.

— Три? — недоверчиво переспросил Петр. Разрешил благодушно, налегая на стол острыми локтями: — Выкладывай, что за планы? Нам бы и одного по бедности хватило.

Капитан-командор вскинул гусиное перо, приготовился записывать.

— Первый, — подбодренный Вейде загнул мизинец, — ждать, пока у неприятеля кончится пресная вода, — тогда он сам уйдет.

Петр поперхнулся дымом и недовольно хмыкнул, рассыпая по плечам еще влажные волосы.

— Крепко! Крепко ты хватил шведа! А я бы на месте Ватранга отправил три шхербота за водой, хотя бы и в Копенгаген! Ты ведь все равно стал бы ждать.

— Второй, — сильно пунцовея, генерал согнул безымянный палец. — Звать на помощь датчан, хотя бы и за великие деньги.

Петр нервно дернулся головой, устало откинулся на кресле и выпустил в усы ворох дыма. Долго молчал.

— Всуе на то надеяться. Король датский хоть и бедный, но гордый. Сам не ведает, куда ему приклониться. И опять же главное — потеря времени.

— Тогда и третий план негоден. — Вейде недогнул средний палец. — Ждать осенних бурь, тогда Ватранг сам оставит халерный фарватер…

— План гож был бы, да одним не вышел — терпения нет!

Царь рывком выхватил трубку изо рта — в воздухе повисла синеватая дуга. Шагнул к другому концу стола, где Змаевич и Бакаев, тыча пальцами в карту, тихо препирались между собой.

— Извольте, господа, и вы говорить, чтобы все слышали!