Луи Буссенар - Приключения в стране бизонов

Фрикэ и Андрэ торопливо проглотили несколько больших кусков жареной дичи, сгрызли несколько очень вкусных маисовых лепешек и накормили американца.

Женщина сказала правду.

Едва пленники успели докончить свой незатейливый, но сытный завтрак, как в хижину вошел Кровавый Череп в полном вооружении и размалеванный краской, обозначающей войну.

— Белые должны встать и идти за мной, — проговорил он грубо. — Они предстанут перед своими судьями и увидят великих воинов.

— Так нас будут судить? — перебил Фрикэ. — Мы, значит, не осуждены заранее? Это любопытно. Мы увидим интересные вещи.

Он прибавил, обращаясь непосредственно к вождю, который в своей раскраске, в военных доспехах и украшениях казался еще суровее:

— Вот что, гражданин, извольте нам развязать ноги. Так идти неудобно и некрасиво, и вообще мы так не желаем.

— Кровавый Череп согласен, — со злой улыбкой проговорил индеец. — Пусть белые попользуются свободой за несколько минут перед тем, как их привяжут к столбу пыток.

— Вот уж придушил бы я тебя, молодчик, если б тут не было двухсот таких же негодяев, как ты, — проговорил в сторону Фрикэ. — Ну, да мы еще посмотрим…

— Идем, — сказал Андрэ, когда индеец закончил развязывать ноги полковнику.

Они вышли из хижины. Впереди шел вождь, а сзади воины, что стояли с ружьями у хижины. Появление пленников произвело на толпу заметное впечатление, но по бесстрастным лицам краснокожих трудно было судить, относится к ним толпа с ненавистью или только с любопытством. Женщин и детей не было. Очевидно, им запретили показываться. В толпе были только мужчины.

Шествие приблизилось к хижине, что была поболе других. В ней свободно могли поместиться человек двадцать. Серая холстина, которой обычно она покрыта, оказалась со всех сторон приподнятой до половины — в предупреждение духоты и чтобы было светлее.

Воины разместились вокруг хижины, дабы преградить доступ любопытным и лучше все видеть самим.

Кровавый Череп вошел в хижину между двумя жердями. Вокруг очага, на котором среди золы тлело несколько угольев, сидели в ряд семь индейцев в полном воинском убранстве, то есть обвешанные всевозможными нелепыми украшениями и амулетами, похожими на шутовские погремушки и придававшие воинам весьма странный и смешной вид.

Когда пленники без страха, но и без пустого бахвальства остановились перед вождями, те запели что-то дикое, нестройное, с какими-то выкриками, похожими на звериный визг или вой. Пение длилось довольно долго; этим временем Андрэ и Фрикэ воспользовались для своих наблюдений, а американец нашел у себя в кармане немного табаку, запихнул его в рот и стал с наслаждением жевать.

Посередине, на переднем месте, сидел древний старик с мутными, слепыми глазами. Он был очень стар, но сохранил бодрость и свежесть.

Фрикэ заметил, что у всех вождей на головах были шляпы американского производства. Но в каком виде! Бог ты мой! Волосы старика цвета вороного крыла покрывал шелковый цилиндр, порыжелый и взлохмаченный так, что ворс сделался похож на мех лишайной черной кошки. Кроме того, цилиндр был измят и сплющен. Ничего, все-таки шляпа… На другом вожде был также надет цилиндр, но еще в более худшем виде: без полей и с укороченной тульей. В этом индейце Фрикэ узнал своего друга и покровителя — Того, Который Видел Великого Отца. Мягкие фетровые шляпы остальных вождей были не менее затасканными и грязными.

Лица у всех были расписаны синей, желтой, красной и черной краской.

Выглядели они безобразно и карикатурно.

Костюмы были не менее ужасны: оборванные, засаленные мундиры американских офицеров, пиджаки, фланелевые блузы с разрезом сзади, как у сюртука, оборванные и обрезанные брюки, старые сапоги и башмаки, да еще к тому же разрозненные — например, на одной ноге сапог, а на другой башмак или мокасин. Но зато на всех вождях были надеты ожерелья из раковин, серебряных долларов, зубов, когтей и даже из металлических ружейных гильз.

Важнейшим украшением, видимо, считался золотой мексиканский пиастр, просверленный с краю и привешенный на веревочке. У главного вождя место пиастра занимало круглое зеркальце грошовой стоимости. На Том, Который Видел Великого Отца торжественно висела большая серебряная медаль, пожалованная президентом Линкольном, принимавшим его в Вашингтоне в числе других индейских депутатов. По этому случаю он и получил свое длинное прозвище.

Когда пение кончилось, Кровавый Череп стал направо от пленников. Он не занял места рядом с судьями, а выступил в роли прокурора. Взяв трубку с камышовым чубуком, он насыпал в нее табаку, на табак положил уголек и вложил чубук в руку слепого вождя.

Тот затянулся три раза, прокричал: «Агу!» и медленно произнес:

— Я Слепой Бобр.

После этого он передал трубку соседу. Тот также затянулся три раза, прокричал «Агу!» и прибавил:

— Я Лосиный Рог.

Трубка пошла вкруговую, причем каждый вождь курил, вскрикивал «Агу!» и представлялся:

— Я — Тот, Который Видел Великого Отца.

— Я — Серый Медведь.

— Я — Длинный Шест.

— Я — Похититель Меда.

— Я — Раненный В Лицо.

Потом все опять разом крикнули:

— Агу!

Кровавый Череп покурил после всех. Он разломал чубук и сказал:

— Я — Кровавый Череп, помощник Ситтинг-Булля, великого вождя сиуксов-огаллалов.

— Сын мой, Кровавый Череп, — великий воин, — отвечал, помолчав, Слепой Бобр. — Мы приветствуем его!

Остальные шесть вождей повторили по очереди:

— Кровавый Череп — великий воин, мы приветствуем его! Агу!

Слепой Бобр заговорил опять:

— Кровавый Череп — великий воин, такой же вождь, как и мы. Почему он не садится рядом с нами?

— Его место не рядом с великими вождями Запада. Он перед нами стоит как проситель.

— О чем же просит сын мой, вождь огаллалов?

— Отец, твои глаза слепы, они не могут меня видеть, но твои уши могут слышать голос несчастного. Отец, я умоляю о правосудии.

— Сын мой, мои уши открыты твоему голосу. Правосудие тебе будет оказано.

— Братья!.. Я умоляю о правосудии!

— Правосудие тебе будет оказано, брат мой, — проговорили поочередно все вожди.

Слепой Бобр продолжал:

— Говори без страха, сын мой. Вожди дали тебе слово.

Кровавый Череп на минуту задумался, потом вдруг выпрямился, трясясь от злобы, сорвал с себя меховую шапку и швырнул наземь. Перед судьями открылся его протиный изуродованный череп, покрытый блестящей розовой кожей.

Вожди не могли удержаться, чтобы не вскрикнуть от гнева и ужаса. До сих пор сиукс никому еще не демонстрировал своего увечья; в первый раз он показал его полковнику, теперь вождям.