Евгений Татаренко - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1976 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

— Слушаюсь, господин штурмбанфюрер! — выскочил за дверь и бегом протопал по коридору на выход.

Движением руки штурмбанфюрер велел автоматчикам удалиться.

— Ты заставил меня нервничать, мальчик… — медленно проговорил он, когда они остались один на один с Тимкой. — Но ты слишком горяч… Разве ты не мог сказать мне, когда увидел эту женщину, что знаешь ее, что она простая портниха? Зачем ты кинулся на полицая?

— Я люблю справедливость, — ответил Тимка, недоверчиво глядя на офицера. — А он ломал ей руки! Разве можно женщинам ломать руки?

Офицер пригладил обеими ладонями и без того гладкие волосы.

— С этим негодяем я еще разберусь! Это я тебе обещаю. Проходи, садись. Вы, кажется, еще не ели? (Тимка подошел и сел на краешек кресла). Будем считать все это досадным недоразумением! — сказал офицер. — Ты понимаешь, что такое недоразумение? (Тимка кивнул.) Ну, вот… Произошла ошибка, я накричал на тебя. Зато теперь ты нравишься мне даже больше, чем раньше. Ты отчаянный мальчик!

Тимка шмыгнул носом.

Офицер достал из ящика стола коробку конфет, открыл перед ним.

— Угощайся! А пообедаешь — займемся делами. — Повторил: — Угощайся!

Тимка встал, чтобы идти, неуверенно протянул руку за конфетами, взял одну, в синей обертке, и, подумав, спрятал ее в карман.

Офицер засмеялся. Ловко захлопнув коробку, сунул ее под мышку Тимке целиком.

— Бери все, Тима! Главное, не обижайся на меня. Служба есть служба, а ты кинулся выручать женщину, которая, мне сказали, разведчица! Не обижаешься?

— А в камеру нас больше не посадят?.. — спросил Тимка, прижимая к себе тяжелую коробку незнакомых конфет.

— В камеру — никогда! — весело заверил его офицер. — А ты даешь слово, что не будешь убегать? Тимка подумал.

— Даю… А уговор остается?

— Остров Пасхи?.. Конечно! Конечно, мальчик!.. — опять весело заверил офицер. — Много негров, старинные клады!.. Мы все-таки будем с тобой друзьями, Тима! — заключил он и, провожая Тимку до двери, похлопал его по плечу.

ЕЩЕ ОДНА ПРОВОКАЦИЯ

Ветер гнал со стороны моря низкие, рваные облака. И хоть солнце не проглядывало за ними, Тимка определил, что было уже часов десять — одиннадцать утра… Их посадили в легковую машину и на этот раз без охраны, с одним сопровождающим повезли в город.

На улицах в одиночку, по двое, по трое, небольшими отрядами сновали гитлеровцы. Тимка припал к окну, когда выехали на улицу Челюскинцев.

— Чего ты? — спросил Шавырин.

— Ничего… — буркнул Тимка. — Асин дом здесь… — Показал, когда ехали мимо развалин: — Вот!

— Какой Аси?

— Которая со мной была, в шлюпке!

Шавырин шевельнул губами, но промолчал.

С улицы Челюскинцев повернули на Пионерскую, и когда выехали на площадь Свердлова, Тимка не узнал ее. Асфальтовое покрытие было изуродовано воронками, здания вокруг разрушены почти до фундамента, а над уцелевшим зданием госбанка трепетал на ветру флаг со свастикой.

— Остановитесь, тут мой дом! — воскликнул Тимка, тронув за плечо сопровождающего, когда проезжали угол площади и улицы Разина. Нарочно или случайно везли его по этим местам?

Сопровождающий что-то приказал шоферу, тот остановил машину.

— Нельзя, — ответил он Тимке, глянув по направлению его руки. И с трудом выговорил еще одно русское слово: — За-прес-чша-этся…

Тимка надулся, откидываясь на сиденье.

— Ты брось это… — проворчал Шавырин, когда машина тронулась. — Чего ты командуешь?

Тимка отодвинулся от него и не ответил.

Все-все в городе было чужим, незнакомым. Трудно было поверить, что не так уж давно шли по этим улицам всей школой, под барабан, под звуки горна, в красных галстуках, и Тимка по очереди с Игорем Надеиным нес на демонстрации знамя дружины… Вдруг захотелось плакать, как малолетке. Он прислонился лбом к стеклу дверцы.

— Чего ты? — опять проворчал Шавырин.

— Ничего, — ответил Тимка. — Тут мы с папой гуляли.

Они остановились у деревянного домика, сад вокруг которого не был вырублен, хотя во всех соседних оградах торчали одни пеньки вместо яблонь. Эту улицу Тимка знал плохо: центр города враждовал со здешними пацанами.

— Идем! — пригласил их сопровождающий, широким жестом показывая на дверь.

В горнице, когда они вошли, суетилась незнакомая женщина.

— Домой! — приказал ей сопровождающий с короткими, как у Гитлера, усиками под носом. Женщина торопливо выскочила на улицу.

Немец длинно объяснил что-то про господина штурмбанфюрера и тоже вышел наружу. Загудел отъезжающий от крыльца автомобиль.

Шавырин и Тимка остались одни. Выдвинутый на середину горницы стол был в изобилии уставлен пищей. А два обеденных прибора и два кресла, придвинутые к столу, как бы свидетельствовали, что хозяйничать в доме предоставляется Шавырину и Тимке.

Шавырин первым делом сунулся разглядывать салаты в продолговатых фарфоровых салатницах, куриное жаркое под соусом в тяжелой эмалированной жаровне, какие-то напитки в пузатых, не наших бутылках.

А Тимка выглянул в окно на улицу, потом в другое, что выходило в сад, потом заглянул в кухню, где тоже никого не было, в пустую спальню и наконец осторожно высунулся на улицу.

— Хочешь рвануть? — усмехнулся Шавырин, закончив первое знакомство с обедом.

— Рвать мне пока незачем, — буркнул Тимка, в свою очередь подходя к столу, от которого тянуло аппетитным ароматом жаркого.

— Думаешь, следят? — спросил Шавырин.

— Мне плевать, что следят, — ответил Тимка. — Но я слово дал.

— Я же говорил тебе: везде люди…

— А мне что — люди? — сказал Тимка, нюхнув бутылку и сморщившись от запаха спиртного. — Мне главное — на пароход сесть. Чихал я потом на всех!

Запах второй бутылки был приятным, и Тимка налил из нее в бокал. Напиток по вкусу напоминал крем-соду.

— Ты смотри! — Шавырин вдруг отошел от стола и, слегка отодвинув гардину, что прикрывала темную, прямоугольной формы тумбочку, показал Тимке фотографию: — Наш знакомый! Выходит, это его изба?

В резной рамке был портрет штурмбанфюрера с аккуратно приглаженными волосами и орденским крестом на груди.

— Выходит, его! — ответил Тимка, усаживаясь в кресло, и решительно придвинул к себе жаркое. — Я хочу есть. Это ж для нас?

Шавырин не ответил, разглядывая тумбочку, на которой стояла фотография.

— Ты смотри: сейф! — удивился он и, ковырнув ногтями железную дверцу, чуть приоткрыл ее. Оглянулся на дверь, на окна. — Пошарим?..

— Я не вор — по сейфам лазить! — зло сказал Тимка. — И вы не лезьте в чужом доме! Как что, так боитесь, а как деньги…