Сергей Гомонов - Душехранитель

— Подавись! — крикнула она «раздвоенным» голосом, и Тессетен швырнул под ноги Танрэй доселе скрываемый под плащом меч.

Его лезвие было оплавлено кровью Ала.

Танрэй истошно закричала. Когда дыхание вышло из легких без остатка, она поперхнулась и закрыла глаза. Женщина в лице Тессетена наблюдала за нею с холодной усмешкой.

— Как его тело отделено от головы, так и защитник будет всегда отделен от вас! — насладившись зрелищем, фантом столь же неожиданно исчез, сколь и появился. И тогда Тессетен почти совсем тихо добавил: — Я надеялся, что все произойдет иначе…

Правительница страны Ин вскинула руку и прикусила кулак, не в силах оторвать взгляда от проклятого меча.

— Танрэй! Танрэй, все будет по-другому! — торопливо, как никогда прежде, заговорил Сетен. — Ал вернется. Настоящий, не этот. Будет новое, окончательное Объединение. Мы найдем его. Почему бы Алом не стать наследнику Тепманоры? Он живет в тебе со вчерашней ночи, Танрэй! Ты же знаешь об этом! Только с обоюдного согласия двух ори вспыхнет жизнь третьего! Значит, ты желала! Мы не ведаем путей «куарт»!

Танрэй знала о новой жизни. И желала ее. Еще вчера ночью, еще утром, еще днем. Даже час назад. Но не теперь! И этот новый не может стать Алом, хоть никто и не ведает путей «куарт».

Она отскочила к двери и бросилась прочь. Сетен побежал за нею, однако искалеченная нога снова подвела его.

Царица избрала тайный коридор, о котором не знали головорезы Тессетена.

Фирэ успел заметить, куда метнулась маленькая женщина в легком платье.

— Задержи ее, Фирэ! — крикнул Сетен.

Пристегнув рванувшегося вперед зверя к металлической скобе в стене, молодой воин бросился на призыв Учителя. Потянулся к беглянке, как и тогда, в кулаптории. И озарение снизошло на него, ослепив и тем самым заставив помедлить. Не наследник Тепманоры жил в ней. Наследница. И Фирэ теперь точно знал, кто «куарт» этой нерожденной девочки…

— Танрэй! — в отчаянии вскрикнул он, догадавшись, что она замыслила.

Танрэй пробежала под секущими плетьми холодного ливня по открытой анфиладе, юркнула в один из порталов и, преодолев несколько шагов по песку, достигла подножья скалы, из которой Кронрэй и ее сын вытесывали памятник Паскому. Не помня себя, она карабкалась все выше и выше.

— Стой! Сестренка! Ради Природы! Ты уедешь, куда захочешь, никто не посмеет прикоснуться к тебе! Перестань! Я не стану неволить тебя! Клянусь памятью Оритана, клянусь чем угодно! Ты не увидишь меня больше! Не делай этого! — задыхаясь, Тессетен по-прежнему сильно отставал от нее.

Зато Фирэ уже почти настиг Танрэй, готов был схватить, унести отсюда, спасти их обеих…

— Пусть лучше так… — в последнем рывке женщины ветер сдернул мокрую накидку с ее плеч и швырнул в лицо Сетену.

Сквозь полупрозрачную мокрую материю, хранившую неповторимый запах Танрэй, Сетен различил только очень яркую, мгновенную, вспышку в нескольких шагах от себя и — одновременно — грохот, а когда освободился, вершина была уже расколота ударом молнии. Ослепленный, Фирэ закрывался рукой, отвернувшись в сторону.

Танрэй лежала ничком, щекой на кисти руки, будто заснула. Тессетен не нашел ни единого повреждения на ее теле, подняв женщину с камней. Он еще надеялся, что она жива. Пока рядом не очутился Фирэ и не заглянул в ее глаза.

И тогда жуткий рев отчаяния, полный ярости и убитой любви, огласил пустыню Тизэ…

ВНЕ РЕАЛЬНОСТИ. РОСТАУ. ТРИНАДЦАТЫЙ УЧЕНИК

— Правитель! Твой наследник просит принять его, — воин в черной маске, опираясь на меч, заглянул в походный шатер. — Что ответить ему?

Полководец махнул рукой, дескать, зови. Стражник, склонившись, попятился, пропуская того, кто когда-то был Фирэ, к своему господину.

— Чего ты хочешь? — с вызовом спросил тот, кто некогда был правителем Тепманоры — Края Деревьев с Белыми Стволами.

Воин не отвел глаз.

— Беседы, мой господин, — ответил он.

— Беседы?! — рассмеялся полководец. — Не ты ли подал мне меч тогда, помнишь? О чем тут можно говорить? Чего еще ты хочешь от меня?

Лицо воина помрачнело, взгляд невольно метнулся к перстню. И знак, отчеканенный на этом перстне, преследовал его везде и повсюду. Тот, кто когда-то был Фирэ, рождался под этим знаком. Он пользовался вещами, помеченными эмблемой, похожей на этот знак. И он, бывало, умирал от укуса животного, которого этот знак олицетворял…

Да, каждый раз, каждое новое воплощение он помнил это и каждый раз, в каждом новом воплощении должен был становиться на одно колено пред названным своим отцом и подносить ему тот самый проклятый меч.

— Садись! — велел полководец, указывая на шитую золотом подушку, что лежала у его ног. — Что хочешь ты получить? Вы все постоянно чего-то хотите от меня… — рука безвольно соскользнула с края стола и упала на колени вечного воителя.

— Отпусти меня, отец, — попросил наследник.

— О-о-о! — протянул старый полководец. — О-о-о…

Вместо ответа он налил вина в два кубка; рубиновая жидкость переполнила сосуды и выплеснулась на низенький стол. Капли ее мерцали в свете факелов, словно зернышки гранатового плода, а в кубках она светилась, будто глаза разъяренного быка.

— Так расскажи, что отвратило тебя от моего Пути, ученичок?

— Я ошибся тогда. Из-за брата, чьего имени я теперь даже не помню. Все было не так, как я понял в тот день. Я утратил главное. А потом был другой день, и я ожесточился еще больше.

— Что же это за день такой?

— Это ночь. Ночь смерти Танрэй и дочери, которая могла бы у нее родиться. Вашей дочери. «Куарт» той девочки был Саэти. Моей Попутчицы, без которой дорога моя бессмысленна. С тех пор я не могу найти ее…

Лицо правителя потемнело. Невероятным, нечеловеческим усилием он собрался и презрительно ответил:

— Что ж, давай дружно всплакнем по этому поводу… К делу! Выбери. В одном из этих кубков — яд. Если ты выберешь безвредный, я отпущу тебя.

Не раздумывая, воин схватил ближайший и опорожнил его. Лучше умереть еще, еще и еще, чем жить, подчиняясь приказам Смерти. Воин был более чем уверен, что яд окажется в обоих сосудах и что ему придется умирать, в страшных муках корчась под ногами смеющегося правителя. Но тот сдержал слово: Фирэ выбрал безвредный. Содержимое второго кубка повелитель выплеснул в миску своей собаке. Бедный пес, вылакав пойло, взвыл, заколотился на полу, а потом издох, изрыгнув кровавую пену.