Илья Варшавский - Искатель. 1974. Выпуск №4

К рассвету сделалось промозгло, холодно.

Прислонившись спиной к дереву, Пионер Георгиевич сидел тихо, точно слившись с окружающей мглой. И река, и ели, и осины, и сама ночь то ли разговаривали сами с собой, то ли прислушивались к себе, и Малинка размышлял о своих личных делах. Были они не очень веселыми.

Он на мгновение представил себе, как теперь на совещании в райотделе при упоминании его имени будут говорить: «Малинка? А, это на участке которого один парень алмаз украл, а потом товарища пришил…» На душе сделалось муторно. Конечно, есть тут его недоработка. Ведь жил с этим Поповым чуть не год бок о бок, как говорится. Видел его на дню не один раз. Куда в поселке денешься? И вот поди ж. Не углядел парня.

Дело даже не в том, что на совещаниях поминать будут. Суть не в том, что задета его безупречная профессиональная честь. Разговор глубже, серьезнее. Он ведь за все в ответе в поселке. Он в ответе и за скандал в семье Нюрки-поварихи и механика гаража Наумова, и за это вот ЧП. Смысл не в оправданиях для себя, что парень всего три месяца в поселке, а до того был бульдозеристом-кочевником. Кочевали-то они не по луне, по его участку. На подобных кочевых точках он не бывал. А наверняка надо бы быть. Там тоже не ангелы обретаются, люди. Люди, зашибающие крепкую деньгу. Да тьфу с деньгами! Там не побалуешься — негде и нечем. И времени свободного почти не остается.

Снова не о том. Такие бригады — крепкие, сбитые коллективы, где происшествие — вещь почти немыслимая. Каждый на виду у всех. И все-таки посещать такие кочевья надо, просто необходимо. Мало слышать о том, как трудятся люди, знать их нужно. А время? Где взять время на подобные длительные поездки? Придется выкраивать.

Густые сумерки короткой ночи начали редеть. Столпившиеся темной массой деревья вдруг будто разъединились, и каждое стало само по себе, и лес обрел глубину. Белесый обманчивый свет дрожал и переливался меж стволами. Проступил легкий туман.

А Малинка продолжал свои невеселые рассуждения. Правда, теперь они были о другом, о том, что не одна, может быть, корысть двигала Поповым. Существует в этом необыкновенном камне — алмазе — какая-то странная притягательная сила. Она отмечена людьми давно. Нет, он не собирался оправдывать Сашку. Пионеру Георгиевичу хотелось отыскать ту крохотную побудительную причину, которая заставляет человека, дотоле честного, сделать первый шаг к преступлению. Потом все идет своим чередом по проторенной дороге правонарушения. Но вот причины: плохо лежит, подтолкнул кто «вовремя», увидел случайно — взял, а расстаться уже сил не хватило, взял «на время», а оказалось — навсегда… Их тысячи, таких «причинок». Они различны, будучи общи в одном — слабостью характера человека, а не исключительно корыстными побуждениями. То, что в данном случае не существовало организованности, задуманности в правонарушении, Малинка был уверен. Не так бы пошло дело: не побежал бы, словно оглашенный, Попов, постарался скрыться потихоньку.

А Сашка меж тем, неудобно повернувшись, проснулся неожиданно для себя и сразу будто вынырнул из воды. Не поднимаясь и не изменив позы, он осмотрелся. Ели и кривые березки, одинаковые во всей пойме, представились ему теми же, что росли вокруг избушки, невдалеке от просеки ЛЭП. Все происшедшее вдруг показалось ему лишь привидевшимся в кошмарном сне, а сейчас, когда он открыл глаза, жизнь пойдет своим чередом, как ни в чем не бывало. Мысль эта была так радужно приятна, что Сашка по-детски со всхлипом вздохнул и тут приметил сидевшего невдалеке инспектора.

«Было! Все было. Произошло… убийство Трофима. Потеря алмаза», — отчетливо осознал Сашка, и от этого сделалось так тоскливо и муторно, что он застонал, стиснув зубы.

Там, где Сашка оставил друга, Трофима может съесть росомаха — самый злой разбойник в тайге. Сашка представил себе, как это будет или уже было, и вскочил.

Инспектор тотчас оказался рядом:

— Что с тобой, Попов?

— Страшно.

— Держись. Держись, парень.

— Постараюсь.

— Теперь тебе часто и долго придется думать и говорить об этом. Знай. Помни.

— Зачем? — пожал плечами Сашка.

— Чтоб и в беде не потерять человеческого достоинства, Попов. Не опуститься, не махнуть на себя рукой. Происходит такое само собой, а вот возвращает человек достоинство с великим трудом. Достоинство — это душа и есть.

— О чем вы?

— Виноват ты, но не списывай себя с человеческого счета, не тверди себе: мол, жизнь кончена для меня.

«Откуда инспектор знает, что я об этом думаю, — недоумевал Сашка. — Или душа моя для него — открытая комната? Что ему там делать? Я признался — что еще? Что? При чем здесь моя жизнь, которой сейчас я не рад? Что? Что еще?»

Малинка размышлял о своем. Долгие годы жизни и работы с людьми научили его терпению и бережному отношению к взрослым людям, словно бы к детям. Это свое настроение он так и называл «детсадовским».

Годилось подобное отношение не для всех, с кем приходилось сталкиваться Малинке. Закоренелый, матерый преступник-рецидивист такого отношения не требовал и удивился бы, коль скоро старший лейтенант милиции заговорил с ним подобным тоном. Но ведь Сашка, к примеру, преступник, но по случаю, в силу обстоятельств, сложившихся для него «слишком удачно». Да, именно «слишком удачно». Такая «удача» для человека слабого, неустойчивого — капкан. Она для него горе, которое может обернуться бедой. Так и получилось.

Для слабых людей обстоятельства — бич. Он гонит их в западню. Не попадись, к примеру, Сашке алмаз на дороге — он, пожалуй, всю жизнь остался бы славным, немного взбалмошным парнем. Он купил бы себе и машину и моторку и был бы счастлив на свой манер. Да вот на тебе, подвернулась удача. И он уже не хочет довольствоваться «малым» — получить приз за находку. Он пытается искать путей «полной» реализации, стремится отыскать сообщника, наверняка предвидя возможные сложности. И запутывается в сетях случая.

Нет, удача никогда не сравнится с успехом, заслуженным, твердым успехом. Успех не подведет, если не станут использовать, словно удачу. Успех — неразменный рубль…

«Полно, — остановил себя Малинка. — Для Попова слова уже в прошлом. Он знал, что делал, и ответ с него полной мерой. Послушаем, что Лисий хвост будет говорить сегодня. Вчера он пробовал катить…»

— Что ж, Попов, поговорим дальше, — начал инспектор. — Пока к нам прибудет помощь, время у нас не ограничено.

— О чем говорить? Я все сказал.

— Повторить не мешает.

— Спрашивайте, — мрачно проговорил Попов.

— Как ты нашел алмаз?

— Украл я, а не нашел, — поправил Попов. Он находился в том состоянии нервозной взвинченности, которая характерна для людей, ставших на путь признания. Вчера он мог вдохновенно врать о причине драки, стараясь скрыть главное — хищение алмаза, а сегодня само слово «нашел» вызывало в нем внутренний протест.