Владимир Прибытков - Потерянный экипаж

Нина трясла его, нажимала на спусковой крючок, но магазин иссяк, автомат молчал.

И тогда послышались шаги…

— Ну, — крикнула Нина. — Идите, ну!

Она вскочила, подняла автомат над головой, и стала ждать.

Ее оглушили ударом сзади.

— Тебя надо расстрелять, Кандыба, — сказал майор Вольф. — А еще лучше — повесить. Потому что веревка дешевле. Вы согласны, что веревка дешевле?

— Так точно, господин майор, — поспешно согласился мордастый, с разбойничьим чубчиком парень, стоявший навытяжку перед разведчиком. — Виноват, господин майор. Простите, господин майор… Выпимши был… Гнались за мной…

Он хотел было переступить с ноги на ногу, но остерегся и только сопнул разбитым носом.

Он не понимал, чего хочет от него этот незнакомый майор. Ну, верно, он, Кандыба, вчера украл золотой портсигар у Пилипенки, Пилипенко пронюхал, кто вор, и вчера же по пьянке они подрались. Кандыба вырвался из рук пилипенковых дружков, бежал, кого-то сшиб на улице, тут его самого настигли и свалили, а потом всех забрал немецкий патруль… Но почему же всех выпустили, а его держат и вдобавок привели к этому майору? Что он, Кандыба, хуже других, что ли?..

— Вы знаете, почему вас надо повесить?

— Никак нет, господин майор.

— Ах, ты не знаешь, сукин сын! — сказал Вольф, выходя из-за стола. — Ты не знаешь!

— Господин майор!.. Господин майор!..

— Вчера в пьяном виде ты нанес оскорбление офицеру германской армии, мерзавец!..

— Господин майор!.. Господин майор!.. — твердил Кандыба.

Глаза у него остановились, в животе заурчало.

— Господин майор!! — взвыл Кандыба и бухнулся в ноги Вольфу.

Разведчик торопливо отступил. Такой опереточной сцены он не предвидел. А Кандыба лежал перед ним, покаянно стуча чубатой головой о паркет, и заклинал:

— Помилуйте! Помилуйте! Помилуйте!..

Ему было страшно. Если он оскорбил офицера — немцы повесят. Факт.

— Помилуйте! — басом взревел Кандыба.

Вольфа обуял приступ неудержимого смеха.

«Думать о серьезном!» — приказал себе Вольф.

Но думать о серьезном мешал неумолкающий тупой стук кандыбиной головы о пол и равномерные призывы: «Помилуйте!»

Наконец Вольф справился со смехом, вынул платок, отер глаза и, брезгливо обойдя вопящего, остановился у стола.

— Встать!

Кандыба тут же замолк. Недоверчиво приподнял голову, жалобно скривился было, но понял, что стоны не одобрят, и поспешно поднялся.

— Если выполнишь мое задание, тебя не повесят, — сказал Вольф.

— Слушаюсь! — вытянулся Кандыба. — Готов все сделать, господин майор…

Кандыба действительно готов был выполнить любой приказ разведчика. Лишь бы остаться в живых. Чтобы уцелеть и выжить, Кандыба всегда находил возможным делать, что прикажут.

Петро Кандыба с детства учился жить умнесенько. Он внимательно прислушивался к речам Кандыбы-старшего, после стопочки поучавшего супругу и сына, что все люди сволочи и каждый, за красивыми словами прячась, только норовит изловчиться да побыстрей горло ближнего перегрызть.

— Работа — она дураков любит, — угрюмо вещал Кандыба-старший. — Ты только подставь шею — на нее враз усядутся!.. Не-е-е! Лучше уж в таком разе я сам на чью-нибудь усядусь, чем хрип надрывать! Социализм, коммунизм! Один в кабинете пухлявочку щупает, а другой на холоду гайки крутит… Вот и весь ихний социализм!

Великий порыв народа в будущее, рабочий энтузиазм — все вызывало у Кандыбы-старшего ядовитую ухмылку.

— Стахановцы, вол их забодай!.. Знаю я энтих стахановцев! В дирекции и парткоме уговорятся, двух-трех на доски вывесят, в газетах пропечатают, карбованцев им подкинут, чтобы остальным, значит, приманку дать, ну, дураки и стараются… А получат шиш. Потому — если всем карбованцы подкидывать, ихое государство без порток по миру побежит… Не-е-ет… Мы уж без энтузиазма как-нибудь.

Он и жил как-нибудь и сына учил жить как-нибудь. Сам ни на одной работе подолгу не держался, везде больше числился, пока не устроился сборщиком местовых на колхозном рынке, а сына, едва тот закончил с грехом пополам семилетку, определил в помощники кладовщика заводской столовой.

И когда Петро поздним вечером принес домой тайком кусок свинины, Кандыба-старший долго этот кусок нюхал, вскидывал на красной волосатой лапе и довольно улыбался: из сына рос помощник!..

Петро довольно быстро усвоил нехитрую механику манипуляций с накладными на товары и операций с тарой. У него вскоре завелись денежки. Кандыба-старший справил сыну выходной костюм из бостона: пиджак на сатине-либерти, брюки-клеш, и в этом модном костюме, натянув на затылок кепочку-хулиганку — козыречек совсем малюсенький и наверху без пупочки, — Петро нарочно прохаживался перед своей бывшей школой.

Кое-кто завидовал шикарному приятелю. Петро снисходительно поглядывал на ребят, разглядывавших модный костюм. Пусть учатся, дураки! Он и без ихней тригонометрии на кусок хлеба с маслом заработает. Вон учителя, все науки выдолбили, а в обтерханных брючонках трюхают. Мудрецы! Не-е-е! Папаня прав: работа и учеба дураков любят…

Осенью тридцать девятого года Петро призвали в армию. Кандыба-старший хотел сыскать нужных врачей, придумать сыну подходящую болезнь, но врачей, готовых брать взятки, не нашли, из двух домов его с треском вытурили, и отец с сыном приуныли. Правда, ни по первой, ни по второй повестке Петро в военкомат не являлся. Но тут на завод нагрянула ревизия, в заводской столовой обнаружили хищения, и Петро кинулся в военкомат, не ожидая третьего вызова.

Ревизоры пожалели уходящего в армию парня, дела против Петро возбуждать не стали, и пасмурным октябрьским деньком вместе с толпой ровесников Кандыба-младший отбыл из родного Киева, чтобы служить народу с оружием в руках.

Иные из новобранцев хмурились, иные сосредоточенно прислушивались к собственным строгим думам, а Петро, малость подвыпивший, сыпал шутками, первым запевал песни и на каждой остановке эшелона, если находилась гармонь, откалывал такого трепака, что сопровождавшие эшелон молодые командиры не могли сдержать улыбок: «Вот это парень! Вот это будет солдат! Радуется-то как!»

Если бы они знали, чему радуется Кандыба-младший!..

Армия круто взялась за Петро, и кто знает, может, сделали бы из него в пехотном полку настоящего человека, если бы и тут не нашлось неприметной лазейки. Петро живо сообразил, что здесь шутки шутить не любят и если хочешь по ночам спать, а в воскресенье получать увольнительные, а не дневалить вне очереди или сидеть на губе, надо соблюдать дисциплину и выполнять порученные дела на совесть.