В Травинский - Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

— Я так скажу, — продолжал старик. — Если ты настоящий директор, то золотой посох с утра клади в витрину, а на ночь запирай в несгораемый шкаф.

— Думаете, нельзя открыть шкаф? — спросил я.

— Для этого нужно его взломать! — отозвался Андрей Яковлевич.

Нет, он явно уходил от нужных мне ответов. Я был вынужден пойти по другому пути.

— Для того чтобы открыть несгораемый шкаф, — сказал я, — можно обойтись без взлома.

И рассказал, что в Турции, во время второй мировой войны, в германское посольство к резиденту разведки явился человек и заявил, что может доставлять, по мере их поступления, все секретные документы из английского посольства. Действительно, гитлеровцы в течение года с лишним получали фотографии с самых секретных бумаг. Что же выяснилось? Этот человек служил камердинером у английского посла, по ночам брал у своего хозяина связку ключей, открывал несгораемый шкаф и фотографировал все документы.

— Где же держал английский посол ключи? — задал вопрос Андрей Яковлевич.

— У себя в кабинете на столе, в ящике, на этажерке. Но ведь ночью он спал!

— Это похоже на меня! — вдруг проговорил мастер, прижав руки к груди. — Связка ключей то на столе, то в ящике, а то и вовсе в замке несгораемого шкафа! Я же после сердечного припадка лежу в забытьи, дремлю.

Теперь мысли Золотницкого заработали в нужном мне направлении.

— Я был у вас тридцатого декабря около шести часов вечера. Вспомните, пожалуйста, в этот день вы открывали несгораемый шкаф?

— Нет! Целый день в мастерской была суматоха, принимали мелкий инвентарь. Потом приходили клиенты получать свои инструменты… — И он стал называть их фамилии, говорить, зачем они приходили, кто остался доволен работой, а кто нет, и даже назвал по памяти некоторые уплаченные в тот день суммы денег. — А открыл я несгораемый шкаф, — продолжал он, — когда вы пришли и попросили еще раз посмотреть статью: “Секрет кремонских скрипок”.

— Где находились ключи?

— При вас же вынимал связку из кармана.

— Вы всегда хранили красный портфель в секретном ящике?

— Да!

— А двадцать девятого декабря вы видели, что он там лежит?

— Днем брал портфель, сунул в него грамотку о моей премии, запер, положил в секретный ящик обратно, закрыл дверцу…

— Заперли?

— Запер ли? — переспросил мастер и задумался. (Я молча сидел возле него и наблюдал, как он морщит лоб.) — Так, — начал он. — В подсобку заглянул мой ученик Володя. Да, да! Спросил, правильно ли настроил скрипку, я взял инструмент, проверил. Он пошел работать. А я… Должно быть… — припоминал он с усилием. — Должно быть, защемило сердце…

— Уверены?

— Уверен! — произнес он после некоторого раздумья. — Ребята дали мне лекарство, уложили на диванчик и, как всегда, ушли. А я полежал, полежал да, наверно, заснул.

— Крепко?

— Да! Проснулся оттого, что ключи упали на пол и загремели. Любаша принесла обед, поставила судок на угол столика и нечаянно сбросила связку.

Для меня было ясно, что двадцать девятого декабря Люба застала мастера спящим и увидела ключи в раскрытой дверце секретного ящика. В глаза ей бросился красный портфель, о котором она слыхала от свекра или-от мужа. Люба поставила на столик судок с обедом, вытащила портфель и положила его в черную папку для нот. Заперев ящик и шкаф, вынула ключи, а когда клала их на столик, от волнения уронила на каменный пол и разбудила старика. Но я не хотел, чтобы в душу Андрея Яковлевича запало подозрение, и поэтому спросил:

— До прихода Любови Николаевны никто не мог зайти в мастерскую?

— Нет! За дверью дежурили мои хунхузы.

— А тридцатого декабря их не было?

— Правильно!

— Тридцатого к вам приходил кто-нибудь, кроме тех трех, которых вы называли?

— Никто!

— У вас не было в течение дня спазма сердечных сосудов?

— Нет, нет! Наоборот, уважаемый, чувствовал себя — дай бог каждому!

Не было спазма! Вот вам и причина, из-за которой ни скрипач, ни кинооператор, ни архитектор не могли тридцатого, если даже намеревались, положить взятый Любой портфель обратно в несгораемый шкаф!

— Спасибо, Андрей Яковлевич! Надо кончать беседу, а то доктор будет ворчать!

— Он и так ворчит. Я хочу отдать мой портфель на хранение. Он говорит, чтоб я сдал администрации санатория. А я — верному человеку.

— А где вы храните части “Родины” и остатки дерева?

— Будьте покойны! У человека, которому верю, как самому себе!

Я тепло простился с Андреем Яковлевичем, — он ушел из гостиной, а я задумался: кто же этот верный человек, у которого скрипичный мастер прячет части “Родины”, и как ухитрился их снять на пленку Разумов?

В гостиную заглянул Галкин и спросил:

— Как находите нашего подшефного?

— По-моему, к бою готов!

— А что вы думаете? — засмеялся доктор. — Мой дед говорил: “Если бог захочет, то и старая метла выстрелит!”

— Судя по такому заявлению, я должен считать вас богом!

— Что вы, что вы! — поднял Галкин руки вверх. — Тут роль бога сыграл не я, а мой шеф профессор Кокорев: я лечил по его методу.

Лев Натанович повел меня в гардеробную, предупредив, что Савватеев приехал на своей “Волге” и собирается довезти меня до города. Что ж! Это было мне на руку.

15. НОВЫЕ ФАКТЫ

Архитектор вел машину по шоссе со скоростью восемьдесят километров в час, но вечерние лиловые тени еще быстрее скользили по накатанному снегу.

Георгий Георгиевич сказал, что в санатории после ужина собираются выздоравливающие и Андрей Яковлевич рассказывает о скрипичных мастерах и скрипачах. Да еще сопровождает свою беседу музыкой — поставит в радиолу пластинку: “Послушайте, как сейчас Никколо Паганини исполнит на скрипке Джузеппе Гварнери свои “Вариации”. Внимание! Он играет на одной струне — на баске! Говорили, скрипачу помогает нечистая сила!”

— Ну, — спросил Савватеев, — как вам это нравится?

— Он все еще ведет себя странно, — ответил я. — Почему-то не хочет сдать красный портфель на хранение администрации санатория.

— Это еще ничего! — подхватил Георгий Георгиевич. — Лев Натанович рассказывал, что, пока старик был, как здесь называют, лежачим больным, он держал портфель у себя, между тюфяком и матрацем. А ключ от портфеля повесил себе вместо нательного креста на шею.

— А что бы он делал, если бы ему пришлось хранить таким образом все части “Родины” и остатки дерева?

Коллекционер расхохотался, тормозя машину, а я спросил: