Юрий Левин - Золотой крест

Кузьмин чуть попятил свою машину, выпрыгнул из люка и лихо взобрался на броню танка, властно топая по ней и стуча автоматом. Наполовину по-русски, наполовину по-немецки он кричал гитлеровским солдатам, чтобы они немедленно сдавались в плен.

Но тут ударил вражеский снаряд. Прошив боковую броню «тридцатьчетверки», он угодил в боеукладку. Снаряды взорвались. Членов экипажа разнесло в клочья.

Взрывной волной сбросило с немецкого танка Ивана Кузьмина. Он упал в бомбовую воронку, у которой высокие шершавые бока уже сковало морозом. От удара головой о мерзлый грунт сержант перестал видеть. Незрячего и беспомощного, его схватили немецкие танкисты из протараненного танка.

«Вот где я нашел свой конец, — горько подумал Кузьмин. — Куда я теперь годен? Разве немцам интересно меня лечить?.. Вот и отметил день рождения. Прощай, моя Марина. Как не хочется умирать в двадцать пять лет...»

Два месяца Кузьмина лечили в лодзинском госпитале, а на третий он прозрел. Однажды утром проснулся и через узенькие щелочки глаз увидел яркую солнечную полосу, которая сквозь окно резала госпитальную палату пополам. «Не во сне ли это? — подумал больной. — Нет, я вижу солнечный луч. — Он натянул одеяло на голову и украдкой от других потрогал веки, попробовал их чуть приподнять. Щелки на глазах несколько расширились. Стали видны, переплеты в оконной раме. — Я вижу окно, — твердил Иван. — Я буду видеть». От счастья захотелось крикнуть на всю палату, но надо молчать. Иначе через неделю угодишь в лагерь.

Только глубокой ночью, когда в палате все спали, Кузьмин разбудил слепого соседа по койке, рабочего-поляка, с которым подружился с первых дней, и прошептал ему о своей радости.

— А чтобы еще кто-нибудь не знал про это, — посоветовал поляк. — Лечись и делай вид, что слепота не проходит. Вылечишься — убежишь. Придешь ко мне на квартиру — жена спрячет тебя у надежного человека.

В середине апреля установилась теплая весенняя погода. В госпитальных палатах, терпко пропахших йодоформом и забитых ранеными, стало нестерпимо душно. Зная, что слепые никуда не денутся, врач разрешил в их палате открывать окна не только днем, но и ночью.

Иван Кузьмин двое суток притворялся слепым. А на третьи, перед рассветом, когда о стены госпиталя мягко зашуршал мелкий дождь, убаюкивающий раненых, надел свою пижаму, матерчатые туфли и выпрыгнул в окно, которое выходило в сад. В саду постоял среди вишенников, прислушался, осмотрелся. Кругом — тишь. Значит, одна опасность миновала. Можно двигаться дальше.

И Кузьмин по тропке, проложенной подле каменной стены, устремился в конец сада. Оттуда, перейдя вброд залитый весенней водой овраг, вышел в город.

Семья товарища по госпитальной койке проживала неподалеку. Иван Кузьмин отыскал нужную квартиру.

— Я — друг вашего Станислава, — наполовину словами, наполовину жестами объяснил он немолодой, веснушчатой женщине в старом цветастом салопе. — Я — русский солдат. Станислав просил отвести меня к вашему отцу.

Он начал рассказывать, как фронтовая судьба свела их в госпитале, как они подружились.

— Если просил Станислав, — ответила хозяйка, оглядывая очень крупного русского солдата в короткой и узкой пижаме, — тогда я отведу вас к отцу. Только сразу нельзя.

— Почему нельзя? — удивился Кузьмин, не поняв мысли женщины.

— В таком костюме ходить в город неможно. Одежда Станислава вам не идет. Он маленький, а вы очень большой. Я буду находить вам костюм.

Подходящий костюм — шоферский комбинезон, пропитанный бензином и соляркой, был найден к исходу следующего дня. В этом костюме жена Станислава и проводила Кузьмина к своему отцу. Он свел его с Чеховичем, а тот определил Ивана на конспиративную квартиру подпольщиков.

В день Первого мая конспиративной квартире стал угрожать полицейский обыск. Ивану Кузьмину оставаться там было нельзя. Он ушел среди бела дня и по счастливой случайности не попал в руки рыскающих по городу гестаповцев.

Иван Кузьмин снова попал к тестю Станислава — лодзинскому вагоновожатому и здесь, в подземелье, встретился с Александром Кузнецовым.

— Жизнь наша, парень, сложилась нелегко, — заметил в конце беседы Кузнецов. — И это, может быть, к лучшему. Злее будем. Больше сделаем для победы над врагом. — О чем-то подумав, спросил: — Так или не так? Согласен с моими мыслями?

— Только так, Александр Васильевич, — ответил Кузьмин. — Согласен с тобой на все сто процентов. А зла к врагу мне занимать не придется. Хватит его до самой победы и за гибель отца, и за то, что сам пережил.

В Псарских лесах

Настало время покинуть Лодзь. Боевую группу, в которую входил Александр Кузнецов, окружком партии решил направить на соединение с партизанскими отрядами, действовавшими под Варшавой.

Бойцы-подпольщики собрались в лесу, неподалеку от Лодзи. У каждого на груди — автомат, под пиджаками — гранаты, в карманах — пистолеты. Не хватало лишь одного — опыта. Из группы никто и никогда в партизанах не был, их тактики не знал. Неплохо бы иметь вожака. Но где его возьмешь?

С мыслью о том, что опыт — дело наживное, боевая группа двинулась в поход. Пробирались густыми лесами, по оврагам, отороченным кустарниками, ползли через, ржанец и клевер.

На рассвете, когда сквозь густые кроны вековых сосен едва пробился дневной свет, партизаны вышли на условленную поляну. Настроение у людей бодрое, боевое.

На подступах к шоссейной дороге, ведущей из Стрыкнува в Варшаву, в сухой травянистой ложбине, поросшей молодым ивняком, сделали большой привал. Пообедали, отдохнули. Солнце начало клониться к западу. Потянуло свежестью. Тихо. Деревья не шелохнутся.

Двигаться дальше всей группой опасно, и Александр Кузнецов, окинув взглядом впереди лежащую местность, заметил:

— У нас в полку было хорошее правило: отправляешься на задание — знай, с кем встретишься.

— Стопроцентно, и у танкистов так было, — добавил Кузьмин.

— Разведка, по-моему, нужна, — вставил Вацлав Забродский, ранее служивший в армии.

— Правильно. Ты угадал мою мысль, — согласился Кузнецов. — У меня есть предложение — организовать у дороги смышленую засаду и поймать «языка».

Партизаны согласились с мнением советского офицера. Группу возглавил Вацлав, знавший на дороге каждый поворот, возвышенность, спуск. Будучи водителем автомашины, он в предвоенное время проехал здесь многие десятки раз.

Разведчики залегли за густым боярышником, подле кювета, у крутого изгиба дороги.

Потекли томительные минуты. Как хотелось изловить живого свидетеля из вражеского лагеря! Но ни один из них не показывался. У немцев существовал строгий приказ — сократить до минимума ночные передвижения. Особенно это касалось одиночек — мотоциклистов, велосипедистов, пеших. Но правила нередко бывают с исключениями. И партизаны ждали удобного случая.