Олег Бондарь - Проклятое место

— Это — комната для гостей. Правда, гости у меня бывают не так часто, как бы того хотелось… — с какой то горечью в голосе сообщил Влад.

— Ты ведь всегда мечтал об одиночестве…

— Да, конечно… Только бывает так, что и одиночество угнетает…

Вечер мы провели внизу, в большой комнате возле настоящего камина. Курили. Пили коньяк, вспоминали молодость, совместно проведенные школьные годы. Спать разошлись очень поздно, а утром, чуть свет, я поднялся и отправился удить рыбу, о чем мечтал уже очень давно.

— Клюет?

Рядом со мной стоял Вася, охранник Влада.

— Да так, немного…

— Владислав Викторович просил передать, что он уехал по делам в город. К вечеру обещал вернуться. Сказал, чтобы вы не стеснялись в его отсутствие и развлекались по собственному усмотрению.

Я кивнул и стал сматывать удочки. Очень хотелось кушать, но еще больше спать. Ведь я так и не успел толком отдохнуть с дороги.

Десяток карасей я отнес на кухню, где приветливая тетя Маша угостила меня истинно крестьянской едой — яичницей с салом, которую я с удовольствием запил холодной простоквашей.

Несмотря на усталость, чувствовал я себя превосходно. В который раз довелось убедиться, что человеку для полного счастья нужно совсем немного. Возможно, всего лишь, хотя бы на время сменить привычную обстановку…

Глава вторая

Деревушка оказалась крохотной: около десятка покосившихся ветхих домишек, беспорядочно разбросанных вдоль единственной извилистой улочки, полукругом огибающей заросший камышом пруд. Куда ни глянь — запустение и разруха. Половина домов — без хозяев. Единственная достопримечательность — вгрузлая в землю деревянная изба с заколоченными окнами и огромным, покрытым ржавчиной, замком на железной скобе двустворчатой двери. На чудом сохранившейся табличке с трудом можно было разобрать надпись «магазин». Грустное напоминание о тех деньках, когда в этом, забытом Богом уголке еще бурлила полноценная жизнь.

Я, не торопясь, обошел деревню, так и не повстречав никого из ее обитателей. В некоторых дворах кудахтали куры, кое-где мычали коровы, иногда из-за невысоких плетней меня приветствовал собачий лай. На фоне общего запустения подобные звуки казались приятными и даже родными.

Миновав последний, развалившийся несколько десятков лет назад, дом, я оказался возле узенького бревенчатого мостика через ручей, за которым начинался сосновый лес. Мутная желтоватая вода, цепляясь за камыш и торчащие черные коряги, медленно протекала под полусгнившими, залепленными грязью колодами, чтобы дальше пересечь громадный луг, заросший зеленой осокой, и влиться в зеркальную гладь пруда. Все это — степенно, неторопливо, как и сама жизнь здесь, лишенная необходимости быть стремительной и быстротечной.

Бор манил свежестью и прохладой. Я с удовольствием нырнул в благодатную тень, ступил на мягкий ковер слежавшейся хвои, полной грудью вдохнул благоухающий аромат и словно растворился во вселенской благодати. Я больше не ощущал себя отдельным индивидуумом. Я стал частицей самой природы, словно перешагнул грань, которая разделяет бренное бытие и незыблемую вечность. От пьянящего восторга, от внезапно нахлынувшей легкости абсолютного счастья все проблемы и заботы подевались куда то сами собой, а слабые отголоски воспоминаний о них казались настолько нелепыми и ничего не значащими, что даже смешно было о них думать.

Я лежал на мягком ковре, смотрел на медленно проплывающие по синему небу пушистые облака и ощущал себя единственным во всей Вселенной. Мне было очень хорошо, и, внезапно, я поймал себя на мысли, что никогда раньше не смотрел на небо…

Возвращаясь вдоль ручья, я снова оказался на берегу пруда, только с противоположной от Замка стороны.

Чистой воде предшествовали обширные заросли камыша, и мне пришлось изрядно потрудиться, огибая их по вязкому болотистому грунту едва заметной тропинки, наверное, протоптанной рыбаками. Однако я прекрасно отдохнул, чувствовал себя бодрым и преисполненным сил, так что дорога не была в тягость. Наоборот, я никак не мог налюбоваться красотами природы, щедро открывающимися моему взору. И единственное, что настойчиво гнало меня в лоно цивилизации — усиливающееся чувство голода.

Солнце клонилось к закату, полуденная жара понемногу уступала вечерней прохладе. Приятный легкий ветерок рябил гладь пруда, искажая и без того причудливые очертания отражающегося в нем Замка.

В который раз я поразился фантазии и дерзости Влада. Он таки сумел воплотить в реальность заветные детские мечты. Конечно, если есть деньги, это, наверное, не сложно. Но, все-таки… С годами мы становимся иными, серьезными, скупыми на эмоции и забываем, о чем думали, когда были маленькими. А если и вспоминаем иногда, то не иначе, как со снисходительной ухмылкой…

У «окна» в камышовой заросли на низенькой раскладной скамеечке примостился древний старик с огромной седой бородой, которая неопрятными клоками торчала во все стороны. Первый живой человек, встреченный мною за весь день.

— Здорово, коли не шутишь… — не отрывая спрятанных за густыми седыми бровями глаз от покосившегося в нескольких метрах поплавка, ответил на мое приветствие старик. — Что-то я тебя не припомню. Небось, не из наших?

— Погостить приехал, — ответил я и присел рядом на траве.

— В наше время и такое — редкость. К кому, если не секрет?

Он, наконец-то, обернулся в мою сторону, и, казалось, пронзил узенькими щелочками, в которых прятались почти невидимые глаза.

Я молча кивнул на гордо возвышающийся на противоположном берегу белокаменный замок.

— А… — словно бы разочаровался старик. — Значит тоже из этих, из «новых»?…

— Нет, не совсем, — удивился я осведомленности старика с современной лексикой. — Мы с Владом вместе в школе учились.

— Мы ведь тоже иногда телевизор смотрим и газеты почитываем, — словно угадав мои мысли, произнес рыбак. — Так что ведаем, какие безобразия творятся в вашем большом мире. Небось, друг твой — бандит не из последних?

— Не знаю, — честно ответил я. — Но, вообще-то, он парень неплохой…

— Такое тоже случается. Пока от деревенских я плохого про него не слышал. Тем хуже, если человек хороший… — после недолгой паузы тихо добавил он.

— Почему же?

— Что, почему?

— Почему — хуже?

— А… Это я так, ворчу по-стариковски…

— Кажется мне, дедушка, вы что-то недоговариваете?

— Может, и не договариваю, — легко согласился старик и снова надолго отвернулся к поплавку.