Евгений Коршунов - Наемники

— Мистер Николаев? — уже издалека протянул он руку поднимавшемуся из кресла Петру. — Извините, что заставил ждать.

— Это я должен извиниться… — учтиво поклонился Петр. — Мы опоздали почти на час.

Губернатор шутливо развел руками:

— Зато, ожидая вас, я получил возможность немного отдохнуть. У меня там (он кивнул в сторону лестницы) отличный инструмент — «Стейнвей». Жаль только, что нечасто удается посидеть за ним, а без постоянных упражнений… техника теряется…

Петр видел его много раз. В Луисе на дипломатических приемах, по телевидению, на газетных фотографиях. Крутой, выпуклый лоб, широкое лицо, обрамленное густой квадратной бородкой, невысокая кряжистая фигура, широкие плечи атлета — и тонкие пальцы пианиста.

Даже на приемах подполковник Джон Эбахон бывал не в парадном мундире — красном, шитом золотом, как остальные офицеры, ставшие во главе Гвиании после недавнего переворота, а в обычной форме командос — мешковатой и пятнистой. Куртка всегда была полурасстегнута, и белоснежная шелковая майка резко контрастировала с чернотой его груди.

Свободные пятнистые брюки были аккуратно заправлены в высокие грубые солдатские ботники с боковой шнуровкой, концы шнурков тщательно убраны внутрь. На широком ремне гип-попотамовой кожи висела кобура, из которой торчала отделанная серебром рукоятка кольта — единственная роскошь, которую позволял себе этот человек, миллионер и сын миллионера.

Его отец, Антони Эбахон, глава самой влиятельной и богатой в округе семьи, долгое время был директором государственного банка, и его уверенная подпись до сих пор красовалась на банкнотах Гвиании. Но он отошел от дел и вскоре после этого умер, оставив многочисленные доходные дома, бескрайние плантации сахарного тростника, гевеи и какао, пять пароходов и доли во многих предприятиях единственному сыну, избравшему вопреки прекрасному европейскому образованию, логике и отеческим увещеваниям военную карьеру.

Поддержка военного переворота дала полковнику Эбахону пост губернатора родной провинции, где был похоронен его отец и где целые районы оказались пропитанными, словно бисквит ромом, «черным золотом», — нефтью, главным богатством всей Гвиании.

— Садитесь, садитесь! — Рука губернатора легла Николаеву на плечо, и сам он подал пример гостю, опустившись в кресло. — Виски? Отлично! В такую погоду…

Подполковник зябко повел плечом.

— Лондонцы ругают свою погоду, но проторчали бы они здесь хотя бы один дождливый сезон… А что в России? Говорят, морозы — это даже очень полезно. Один из моих родственников учится в Москве — и ходит на лыжах! Это здорово!

Эбахон неторопливо наполнил стакан.

— Чиерс!

— Чиерс! — ответил Петр.

Губернатор пил медленно, полузакрыв глаза. «Интересно, зачем все-таки он меня вызвал?» — думал Петр. Этот вопрос он задавал себе с того момента, как два часа назад в его комнату в отеле «Эксельсиор», лучшем отеле Уарри, городка на берегу Бамуанги, постучал элегантный лейтенант и сообщил, что ему приказано доставить русского журналиста мистера Николаева к губернатору провинции. Немедленно.

Управляющий отелем, сопровождавший офицера, тщетно пытался скрыть свой испуг: губернатор славился крутым нравом…

— А вы любите музыку? — неожиданно прервал мысли Петра губернатор. В черных выпуклых глазах подполковника светилось любопытство. Петр кивнул.

— Я так и знал. Все русские любят классическую музыку и прекрасно играют в шахматы, — улыбнулся подполковник и поднес стакан виски к своим полным, резко очерченным губам.

— Но я не думаю, ваше превосходительство, что вы пригласили меня лишь для того, чтобы сыграть со мною партию-другую.

Губернатор с интересом взглянул ему в глаза.

— Что ж, вы правы… Гарба!

Старик в белом фартуке, с трудом распрямляя спину, вошел и застыл в почтительном ожидании.

— Принеси из моего кабинета зеленую папку, ту, что у меня на столе, — приказал губернатор и с радушной улыбкой обернулся к Петру: — Вы правы, хотя, честно говоря, я с удовольствием сыграл бы с вами и в шахматы.

Гость в ответ лишь вежливо улыбнулся. Наступила пауза.

«Чего же все-таки он от меня хочет?» — думал Петр; за время, проведенное в Африке, он так и не смог приучить себя оставаться спокойным в подобных ситуациях.

Слуга прошлепал босыми ногами вниз по лестнице и с глубоким поклоном протянул губернатору толстую зеленую папку, перевязанную белым нейлоновым шнуром. На корешке был ярлык с индексом — какие-то буквы и цифры, выведенные черными чернилами.

Губернатор прищурился и шутливо взвесил папку на ладони:

— Вот, дорогой мистер Николаев. И это все о вас. Он протянул зеленый «кирпич» Петру:

— Развязывайте и знакомьтесь…

Петр с недоумением взял палку и поднял брови:

— Но…

«Досье. Из какого-то хранилища. Материалы, собранные полицией? Ничего себе!»

— Давайте я вам помогу…

Губернатор взял папку и положил перед собой на низкий столик, предусмотрительно отодвинув стакан виски. Тонкими сильными пальцами ловко развязал нейлоновый шнурок.

Сверху в папке лежала сложенная вчетверо газета, и губернатор, аккуратно расправив грубую серую бумагу, покрытую неряшливо набранными колонками слепого шрифта, протянул Петру.

— «Стандарт», — вслух прочел тот клишированный заголовок на первой полосе и поднял взгляд на губернатора: — Вы получаете газеты из Восточной Африки?

— Лично я выписываю из-за границы только ноты, — снисходительно улыбнулся Эбахон. — А экземпляр этой газеты, как и все досье, — собственность правительства Гвиании…. Бывшего, — с усмешкой добавил он.

Петр развернул газету… Со второй полосы на него смотрел его собственный портрет — крупным планом, а сверху — кричащие жирные буквы: «Серия „Советские агенты в Африке“. Продолжение. Петр Николаев».

— Какая ерунда! — брезгливо скривился Петр и вдруг разозлился: — Значит, чтобы показать мне это… (он не смог подобрать подходящего слова) вы, ваше превосходительство, оторвались от важных дел и…

— Вы хотите спросить, верю ли я в то, что здесь напечатано? — отгадал губернатор недосказанную мысль. — Но посудите сами… — Он кивнул на лежащую перед ним папку. — Вы в Гвиании уже несколько лет и все время оказываетесь… в центре самых бурных событий. — Губернатор приподнял левую руку и правой загнул на ней мизинец: — Несколько лет назад вы приехали в университет Луиса по обмену, аспирантом по направлению ООН. И вдруг оказались связанным с руководителями всеобщей забастовки. Раз. Затем вы приехали сюда уже в роли журналиста. И опять, — он загнул второй палец, — очутились в Каруне как раз в день восстания первой бригады. Два. К власти пришел генерал Дунгас, а в ночь, когда он погиб, вы были вместе с ним. Три. И вот теперь вы приезжаете в мою провинцию…