В Травинский - Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

— Не желаю говорить об этом Кощее Бессмертном! — резко заявил Разумов. — Он у меня вот где сидит! — и, наклонив голову, хлопнул рукой по шее.

— Разве старик ожидал такой неприятности? — перебил его я.

— А я ожидал? У меня сорван план, заработок, следующая работа! Эх! — в сердцах выкрикнул Разумов. — Был бы умней, не связался бы с кинопортретом этого копухи! Сделал “Родину”, прослушали — высший сорт “А”. “Погодите, переделаю, потом снимайте!” — “Ладно, Андрей Яковлевич! Только моей невесте скрипочку”. — “Сказал, сделаю твоей нареченной — мое слово свято!” Слушаем вторую “Родину”. Говорят: “Затмили Страдивари!” Моя скрипачка просит: “Это сама мечта, Роман! Умолите мастера — Новый год на носу. Мне же новую скрипку перед гастролями обыграть надо!” Пошел к нему, говорил, сам цену накинул. Отказывается: “Пока свою не кончу, не могу. Я должен все скрипки превзойти! Это плоды всей моей жизни”. Будь прокляты все скрипки и скрипичные мастера в мире!“

— Неужели вы не нашли выхода?

— Нашел! За две недели до того, как украли красный портфель…

— Разве он был красный?

— Этот Кощей сам вынимал его из несгораемого шкафа… За две недели до кражи я просил у дирекции разрешения в финале “Кинопортрета” заснять вместо “Родины” “Жаворонка”, на котором будет играть моя скрипачка. Что, плохо? Дирекция одобрила, но мой консультант Савватеев уперся. “Нельзя! Снимали, как делают “Родину”, а звучать будет “Жаворонок”. Да разве кто поймет, какая скрипка на экране? Все же в руках диктора и звукооператора.

Дальнейший разговор между мной и кинорежиссером я не воспроизвожу потому, что мне и так было ясно, мог ли Роман Осипович тридцатого декабря, находясь в мастерской, унести красный портфель. Он же понимал, что старик снова будет работать над третьим вариантом “Родины”, а вот скрипку для его невесты начнет делать после “второго потопа”. Иначе для чего он хлопотал о замене “Родины” “Жаворонком”? Мне оставалось лишь точно выяснить, что и как можно сделать с нижней декой и табличками, и это окончательно укрепило бы мое подозрение против кинорежиссера…

Без двадцати минут четыре я вошел в квартиру Золотницких. Первой, кого увидел, была Люба, и я заметил ее заплаканные глаза и сильно напудренное лицо. Мы прошли в столовую, и я услыхал, как Михаил Золотницкий репетирует на скрипке сонату Бетховена. Сев напротив Любы, я спросил, чем она расстроена. Ах, прошептала она, только что с ней говорил Андрей Яковлевич. Ему очень плохо, и ей его жалко! У старика стало плохо с памятью, и, кроме того, он начал заговариваться: сегодня несколько раз назвал ее Анной — именем своей покойной жены.

Я начал успокаивать ее, доказывая, что все-таки он — кремень, и не случись с ним беда, он еще долго таким бы и остался. Люба тихо прошептала, что у него такой характер и с этим ничего не поделаешь.

— При чем тут характер? — возразил я. — Так можно оправдать любого человека. Ведь сейчас для него самое важное, чтобы нашли его красный портфель!

— Да? — спросила она и посмотрела на меня.

— Конечно! Но ведь его секреты получились не сами собой! Разве до него не существовало русской скрипичной школы? Потом советской? Разве не обучал его Мефодьев? Не учился он у современных мастеров? Или вы думаете, он сам создал свою школу?

— Каждый художник, даже самый маленький, имеет что-то свое!

— Иначе он не был бы художником! — воскликнул я.

Лицо Любы стало светлеть, и я испытывал такое ощущение, какое переживаешь, смотря ранним утром на медленно яснеющий горизонт.

— Ведь у него есть ученики! — пыталась она снова защитить Андрея Яковлевича. — Наконец, мой Михаил…

— Ученики — это пока только одно название! — не складывал я оружия. — А Михаил Андреевич безусловно ученик своего отца, и, кстати, отсюда все его качества!

— Вот-вот! — подхватила она. — А я жена Михаила, и отсюда все мои качества!

Что она хотела этим сказать?

Из соседней комнаты донесся плач Вовки. Люба мягко коснулась рукой моего плеча, словно прося подождать, и поспешно убежала.

9. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКОВ

Михаил Золотницкий перестал играть на скрипке и, значит, в любой момент мог выйти в столовую, а мне хотелось побеседовать с ним наедине. Я быстро подошел к двери его кабинета, постучал и вошел. Он укладывал скрипку в футляр, кивнул мне головой и сел на стул. Я четко видел его лицо, на которое падал свет из окна.

— Я давно хотел вам сказать, — начал я, — что в редакции мне дали вашу статью о грунте. По-моему, она написана с большим знанием дела.

— Бьюсь второй год, чтоб ее опубликовали, и ничего не выходит. Пожалуйста, пройдитесь по ней карандашиком. Буду благодарен!

— Хорошо! — согласился я. — А теперь… Надеюсь, что все останется между нами?

— Конечно!

— В шкафах системы Меллера, внутри, бывают секретные ящики, которые запираются на особый ключ?

— В шкафу отца есть такой ящик. А почему вас это интересует?

— Не хранил ли ваш отец в этом ящике свой красный портфель?

— За последнее время отец к шкафу никого не подпускал. Да я сам к нему не подходил. Зачем волновать старого человека?

— Я не могу понять, когда проникли в шкаф: ночью или днем?

— По-моему, днем!

— Вы так думаете?

— А как же? Днем отец кладет ключи где попало. Асам — вы это знаете! — возьмет и уйдет в подсобку, а то и вовсе приляжет, приняв нитроглицерин.

— А ученики?

— Уйдут и исчезнут. Мальчишки!

— Не могли ли они сами?..

— Да нет! Для чего им нижняя дека и таблички? — Разве в портфеле были эти вещи?

— Так отец говорил, — ответил он. — Для учеников и дека и таблички пока еще китайская грамота. Потом они любят отца. Учитель!

— Но ведь ученики могли это сделать не для себя? Мало ли людей, которые не прочь взглянуть на деку и таблички?

— Ученики не станут этого делать. Сложно и рискованно!

— Да почему? Мастер ушел с головой в работу или у него приступ стенокардии. В одну минуту можно взять ключи, открыть шкаф, вынуть портфель и унести.

— На выходе стоят сторож и вахтер. Они глазастые! Ученика выгонят, а то еще под суд отдадут.

— А разве нельзя куда-нибудь схоронить, не выходя?

— В цехах? Увидят. На чердак? Не пустят. В красильню? Туда вход посторонним запрещен.

— Может быть, ученик сговорился с кем-нибудь из работающих в другом цехе?

— Кто же пойдет на такое дело?

— Остается одно: портфель взял чужой?

— Как бы не так! Ученики выходят из мастерской, но в любую секунду могут войти!