Ледяные отражения - Надежда Храмушина

Деревянная рука у Ивана Дмитриевича была почти готова. Она была намного изящнее первой обожжённой руки, если это определение вообще подходит к такому предмету, и намного больше походила на руку человека. Он удовлетворенно покрутил её перед собой и протянул мне.

— Хороша. — Согласилась я — Только боюсь, пока мы не освободим Любаву, она нам не пригодится.

— Пригодится, спину будем чесать. — Илья забрал у меня руку и тоже начал её рассматривать.

— Иван Дмитриевич, а вы хотели письма посмотреть, там у вас какие-то сохранились. — Напомнила я ему.

— Да когда мне было! Сегодня посмотрю. — Пообещал он.

И тут я вспомнила свой сон про немцев. Смешно конечно, но там у меня был хитрый план, как я скрылась от них, и я как-то смутно его помнила, и у меня было твёрдое чувство, что это именно тот план, который нам поможет.

— Засада. Нам надо сделать на неё засаду. — Выпалила я — Сначала пропустить её через провал, а потом, когда она будет ждать у двери во дворе Марии Кондратьевны, разжечь костёр в провале. Не могу пока всё это точно сформулировать, мне надо вспомнить свой сон, я так немцев во сне обманула.

— Господи, когда-нибудь мы все с ней угодим в психушку, в одну палату. — Пробормотал Илья. — С немцами.

— Ну, не знаю. — Сочувственно проговорил Сакатов, но посмотрел на меня так же, как и Илья — Вспоминай, конечно. Но пока этот твой план не очень. И по времени, как состыковать её вылазки, пока не понятно. Это у неё там между дверями один шаг, а у нас между провалом и деревней большое расстояние, как мы успеем везде поспеть?

— Так и время там шло не так, как обычно! — Горячо возразила я — Я ведь тоже удивилась, что было четыре часа, когда ты мне это сказал!

— А может нам как-то петуха простимулировать, и если что пойдёт не так, чтобы он пораньше закукарекал? — С издёвкой спросил Илья.

— Выход должен быть. Я буду думать. Пойду, пройдусь. — Твёрдо сказала я — Одна. — Добавила я, увидев, что Сакатов поднялся с лавки.

Я вышла со двора и пошла на улицу Советскую, чтобы выйти к мостику и посидеть там в одиночестве, над спокойными водами реки. План у меня в голове всё никак не мог сформироваться. На берегу сидела старушка с хворостиной в руках и смотрела на уток, которые копошились у берега. Она повернулась ко мне и улыбнулась. Мне показалось, что я её вижу впервые, хотя всех Шумиловских старушек я видела и на ужине у Валентины Тарасовны, и в доме, возле гроба Марии Кондратьевны. Я поздоровалась с ней и хотела пройти мимо, на мост, но старушка похлопала рукой по траве рядом с собой и сказала:

— Иди, милая, посиди со мной, на уточек посмотри.

Я с сожалением посмотрела на мост, где собиралась подумать в одиночестве, но вернулась и села рядом с ней.

— Эх, бедная уточка! — Старушка кивнула головой на уточку, у которой одна лапка была вывернута, и она неуклюже ковыляла за своими сёстрами, но те уже плыли дружной стайкой дальше, а она поскользнулась и долго барахталась на скользком берегу, прежде, чем добралась до воды и поплыла вслед за ними — В дикой природе такие не выживают. Становятся лёгкой добычей для хищников.

— Да, повезло ей, что её семья не улетит осенью на юг. — Согласилась я.

— Что там у вас, в городе, как народ живёт? — Повернулась она ко мне и улыбнулась.

Я удивилась её вопросу, и постаралась ответить как можно короче, но так, чтобы её не обидеть:

— Вроде нормально живёт. Работает, учится, гуляет, женится, рождается. Всё как всегда.

— Это хорошо. А у нас всегда спокойно, тихо. Мы ведь никуда не торопимся уже. Было время, что тоже, бегали, торопились. А сейчас оглянешься, и подумаешь — а куда торопились-то? Время торопили, друг друга торопили, и саму жизнь торопили. Вот время и пролетело, как стрела, не задержалось ни на минуту.

— Все так живут. — Неопределённо ответила я — А вы в Шумилово живёте, или в гости к кому приехали?

— Ни то и не другое. Я никогда не жила в Шумилово. Один раз только за свою жизнь и побывала здесь, только давно это было. И гостить мне здесь не у кого.

— А как вы… — Замолчала я на полуслове, ничего не понимая. Может, у старушки с головой не всё в порядке, странно как-то она говорит, в прошедшем времени.

— Я сюда пришла ненадолго, с тобой только поговорить. Нельзя мне тут долго быть. Ты ведь понимаешь?

— Вы … умерли? — Я еле выговорила это слово.

— Мы не говорим так. — Она снова улыбнулась — Меня зовут Антонида. Слышала про меня?

— Это Вы вытащили Веру из того провала! Вы знали, как это надо сделать! — Воскликнула я — Значит, Вы знаете, как Любаве помочь?

— Любава. — Антонида тяжело вздохнула — Слушай меня, милая. Я заглянула за ту дверь. И после этого уже никогда больше не могла помогать людям, все силы мои там я оставила. Да это ты и сама знаешь. Видимо, не на всё человек может смотреть, не все двери он должен открывать, не ко всем тайнам приобщаться. Лучше даже к некоторым и не подходить близко. Такие места не редки на земле. Много есть таких мест. И не демоны там вовсе. — Она помолчала — Стынь.

— Стынь? — Переспросила я.

Антонида согласно кивнула головой, и лицо её омрачилось. Я подождала, когда она объяснит мне это, но она задумалась. Я снова её спросила:

— Что такое Стынь? Или кто такой? Я про него никогда раньше не слышала.

— Вот и я, до того, как заглянула туда, ничего про него не слышала. А потом увидела.

— Так что это?

— Ледяное отражение.

— Ваше?

— Знаешь такое выражение — похолодел от страха? На самом деле ведь наш организм не понижает температуру от страха, или от горя. Он холодеет по-другому, холодеет то, чему нет физического