Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии

«Осужденному на смерть ни в чем не отказывают», — думал он про себя.

И он рассказывал о разных приключениях, о которых будто бы слышал и в которых Кишнайя также играл немаловажную роль. По прошествии целого часа проведенного таких разговорах, Барбассон подумал, что пора кончать; тхуг наполнил уже половину корзины, предназначенной для рыбы. Они говорили в это время о Барнете, и провансалец, бросив взгляд в сторону тени от дерева, чтобы убедиться, не испортились ли его приготовления, решил воспользоваться этим разговором.

— Ты все время рассказываешь мне о Барнете необыкновенные вещи, — сказал тхуг.

— О, это еще ничего — отвечал Барбассон, он был очень добр и отправлял на тот свет самых жестоких врагов таким образом, что они даже не подозревали, в то время как… а сами наверное замучили бы его.

— Ты удивляешь меня.

— Все было так, как я говорю… Хочешь, в доказательство расскажу тебе одну историю?

— Хорошо… Это очень интересует меня, а ты так хорошо рассказываешь.

— Это еще больше тебе понравится.

— Я уверен.

— Представь себе, — начал Барбассон, привязывая удочку, чтобы ничто не мешало его движениям, — один из самых ожесточенных врагов его попал ему в руки; негодяй считал себя погибшим и дрожал всем телом; убить человека в таком состоянии было не в характере Барнета; сердце у него было нежное. «Попади я к тебе в руки, — сказал он пленнику, — ты резал бы меня на мелкие кусочки и заставил бы страдать два-три дня, а я тебя прощаю».

— Какое величие души!

— Дослушай конца! Тот не верил ушам. «Помиримся и будем друзьями, — продолжал Барнет, — и чтобы скрепить этот разговор, пойдем позавтракаем вместе». За завтраком царило самое сердечная веселье; негодяй, считавший себя спасенным, обнимал колени своего великодушного врага. Барнет, одним словом, обращался с ним так хорошо, что тот сказал, будто лучше этого дня у него не было еще в жизни. За десертом и после кофе, — о, Барнет умел угощать, — оба отправились покататься в лодке; во время катанья Барнет, объясняя своему новому другу, каким образом моряки обращаются с парусами и как перевязывают их, взял веревку из кармана и соединил обе руки друга вот так…

Барбассон взял небрежно руки Кишнайя и положил их одна на другую, как бы демонстрируя свои слова.

— Он обвязал их веревкой, — продолжал он свой рассказ, — и сделал узел, называемый «мертвой петлей», потому что его нельзя развязать.

И провансалец проделал эту операцию над руками тхуга, который доверчиво подставил их ему.

— Попробуй сам, легко ли его развязать.

— Твоя правда, — сказал Кишнайя после тщетных усилий освободить руки. — Трудно придумать более надежный узел. Ты научишь потом меня?

— Разумеется. Слушай конец. Лодка остановилась у берега под деревом, почти как здесь; Барнет взял веревку с мертвой петлей, которая висела на дереве, и накинул на шею новому другу…

Барбассон взял спрятанную среди листьев веревку, кончавшуюся мертвой петлей, и накинул ее на шею тхуга.

— Что ты делаешь, — сказал Кишнайя, начинавший путаться, — мне не нужно этого показывать, я пойму и без того.

— Подожди конца, — продолжал невозмутимо Барбассон.

— Сними сначала эту петлю, она может задушить меня при малейшем движении.

— Не двигайся с места и ты ничем не рискуешь; дай мне кончить рассказ… Как только Барнет накинул петлю, как я тебя показал, он оттолкнул лодку от берега, и враг его, само собой разумеется, повис, не подозревая близкого конца. И неужели, по-твоему, Барнет поступил бы человечнее, если бы заставил страдать своего пленника, подвергая его пыткам или принуждая смотреть, как он будет приготовлять все для повешения?

— Поведение его, конечно, удивительное, — отвечал Кишнайя, который все еще не хотел понять, в чем дело. — Но развяжи меня, ведь твой рассказ окончен.

Вместо ответа Барбассон откинулся на планшир шлюпки и разразился безудержно веселым смехом. Тхуг все еще смотрел на это, как на шутку, но тем не менее побледнел и боялся двинуться с места.

— Полно, — сказал он, — шутка забавная, но она слишком долго длится; развяжи меня. Пора домой, мы достаточно наловили рыбы.

— Этой рыбы ты не отведаешь, Кишнайя, душитель, разбойник, убийца Барнета! — крикнул Барбассон.

Услышав свое имя, Кишнайя вскрикнул от ужаса. Он понял, что погиб. Но финал разговора был столь неожидан, что он употребил все силы, чтобы не упасть. Неужели у него была еще надежда смягчить Барбассона? Последний не дал ему времени просить себя.

— Счастливого пути, Кишнайя, проклятый душитель женщин и детей, шпион англичан, подлый убийца. Счастливого пути! Убирайся к черту!

При этих словах лицо тхуга приняло выражение невероятного ужаса. Какие страдания вынес он в течение нескольких секунд, когда понял допущенную им неосторожность!

Барбассон положил конец этой пытке, оттолкнул шлюпку от берега… Тело тхуга повисло над водой.

— Эта смерть слишком легка для такого негодяя, — сказал провансалец, бросив последний взгляд на подергиваемое судорогами тело своей жертвы, — правосудие людей удовлетворено, да будет правосудие Бога милостивее к нему!

Ночью в долине внутри Нухурмура раздавались страшные человеческие крики, смешанные с ревом диких зверей… Это кричали шесть товарищей Кишнайя, которых по приказанию Нана-Сахиба отдали на съедение Нере и Сите, пантерам заклинателя Рамы-Модели.

Так закончили свое существование последние представители касты тхугов в Биджапуре. Нана-Сахиб еще раз ускользнул от англичан.

Эта последняя попытка, обещавшая полный успех, заставила принца принять решение покинуть Индию. Думая, что известие о новом восстании было вымышлено тхугами, чтобы пробраться в Нухурмур, соскучившись от долгого ожидания и однообразной жизни, которую он вел, он сказал себе, что рано или поздно все равно попадет в руки англичан, и уехать решил навсегда из Индии. Чтобы не изменять этого решения, он поклялся тенями своих предков не уступать никаким убеждениям и просьбам.

Но что случилось в Биджапуре и не был ли Сердар убит тхугами перед отъездом их в Нухурмур? Арджуна боялся этого; он припоминал теперь, что еще до прибытия его в Малабар Кишнайя уже присвоил себе высшую власть общества Духов Вод. Было решено в тот же день отправить посла в Биджапур, и Нана-Сахиб одновременно стал готовиться к отъезду. Он принял решение и не мог успокоиться, пока не приведет его в исполнение.

Наступила ночь… Все спокойно спали в Нухурмуре, когда слон Ауджали вдруг огласил воздух громкими криками, и обитатели подземелья, знавшие его привычки, сейчас же поняли, что в горах случилось что-нибудь особенное. Ласковые слова Сами, даже угрозы не могли его успокоить, а потому жители пещер вышли во главе с Нана-Сахибом на нечто вроде бельведера, чтобы осмотреть долину через подзорную трубу. Они увидели странное зрелище, за всеми перипетиями которого начали следить с возрастающим интересом. Три всадника, пригнувшись к седлам, взбирались по голым скалам и неслись во весь опор по направлению к Нухурмуру. А вдали, на равнине, извивалась черная лента и тянулась в том же направлении… Это была многочисленная кавалерия, которая, по-видимому, преследовала всадников.