Константин Кислов - Рассказы Матвея Вьюгина

Абульхатбек и в самом деле, как матерый волк в клетке, злобствует, орет зверем, землянка ходуном ходит, и пули из нее летят, как пчелы из потревоженного улья. Еще одна в плечо воткнулась. «Обидно, ежели своя так клюнула, из моего подсумка, — думает Шариков. — Эх, и угораздило же дурака!..»

Подкатил он еще один камень к двери, отползти хочет и не может, ровно сковало его, ровно обручи на него набили. Закружился весь мир перед глазами. Так он и свалился на кучу камней возле двери землянки… Вот какая история. Ну, отправимся дальше? А то солнце садится, у нас в горах такая ночь, что глаз выколи — ничего не увидишь.

— Как же?! — враз поднялись мои ребята. — А Шариков? А бандит? До конца уж рассказывайте, интересно же знать…

— Ну что ж. Вскорости тревожные прискакали. Начальник отряда выслал. Ну, и Шарикова подобрали. Пять ран в одном бою парень схватил. Ничего, отошел. В госпиталь сразу отправили, вылечили. После еще дослуживать приезжал. А потом к себе на Урал уехал. Говорили, в Тагил. А бандита трибунал судил. Открытым процессом. Народ со всех селений съехался. Все свидетели да потерпевшие. На этом и кончилась худая слава Абульхатбека. Банда развалилась, так малыми частями мы ее всю и ликвидировали. Ну вот теперь и в дорогу можно. По коням…

Живая находка

Случилось это сумрачным январским днем тысяча девятьсот тридцать первого года. В районный центр с пограничных застав собрались делегаты на комсомольскую конференцию. Приехали и мы с далекой Мугани: Семен Усов. Николай Лунев и я — Матвей Вьюгин. Приехали, как положено конникам, на своих лошадях, с походной кавалерийской выкладкой и при оружии. А в первый же перерыв вызвал нас дежурный по части и сказал: только что прибыли из школы курсанты и направляются на стажировку на муганский участок — это, значит, к нам. Едут на наших лошадях — так приказал начальник, — «А как мы?» Дежурный пожал плечами и ответил:

— Кончится конференция, тогда видно будет. Может, и на попутных уедете, а попутных не окажется — на одиннадцатом номере за милую душу. Эх, и избаловались же вы, друзья. Каждый кавалерист должен быть отличным пехотинцем, должен уметь ходить. А пограничник — тем более…

Так оно и получилось: конференция кончилась, пришлось топать пешком. Подтянули мы снаряжение, подобрали полы шинелей, винтовки — за спину. Только вот шашки в пешем строю — ненужная роскошь, да ничего не попишешь. Так и пошла наша конница. Перед выходом дежурный, как бы между прочим, заметил:

— Тридцать семь километров, а может, и все сорок — пять ходовых часов и дома. Большой привал минут на сорок, короткие привалы само собой. В общем, засветло доберетесь. Я позвоню вашему начальнику.

Утро выдалось холодным. Небо, как солдатская шинель, серое, все в низких тяжелых тучах. Земля пристыла, и под ногами позванивал тонкий ледок, замаскировавший кое-где мелкие лужицы. Когда мы выходили из селения, начал сыпаться редкий снежок. Снежинки летели медленно, потому что было совсем тихо, и легонько кружились, словно бы играли друг с дружкой.

Потом снежинок стало больше, они, как белые мухи, кружились перед глазами, садились на ресницы, щекотно касались разгоряченной кожи лица и таяли, оставляя капельки влаги.

— Похоже, и сюда, на юг, подобралась настоящая зима, — сказал мой земляк Семен Усов. — Как, Вьюга, рассуждаешь на этот счет?

— Ничего я не рассуждаю, зима так зима, это дело природы. Зима нам впривычку, пусть себе подсыпает, не испугаемся. Я даже соскучился по настоящей зиме.

— Не об этом говорю. Знаю, что коренного уральца не испугаешь зимой. А по свежей пороше зайчишек погонять, а?

— Чего зря болтать? — ответил я. — Собак у нас нет, а с винтовкой за зайцем — это, братец, одна глупость… Да уж и пороша — какова эта пороша? Сейчас, поди, все зайцы укрылись…

А снег сыпал и сыпал. Теперь не редкие щекотливые снежинки — сплошная завеса нависла над степью. Земля исчезла под белым покровом. Только придорожный бурьян все еще торчал вдоль колеи, да кое-где на дороге бурыми пятнами проступали из-под снега потревоженные лужи. Вначале мы даже не задумывались над тем, что происходит в степи, шли своей дорогой, подшучивали друг над другом. До большого привала, который мы решили устроить в деревне Архангеловке, все шло в лучшем виде: отмахали больше половины пути. Ног не потерли, и никто из сил не выбился. Легко прошли. Остановились в старой избе на окраине деревни, подзаправились как следует — с собой у нас сухой паек был. Молока у хозяйки попросили. Напились и опять стали в дорогу собираться. Хозяйка поглядела в окно и говорит нам:

— Переночевали бы, ребята. Зги не видать в поле. И время вроде бы не позднее, а смеркается. А уже несет-то как — не приведи бог, сроду такого здесь не было.

— Нельзя нам на полпути оставаться, мамаша, — ответил ей Усов. — Ждать нас будут. К вечеру все равно доберемся…

Оделись и в путь. Однако шли теперь непрытко. Снегу было за щиколотки, а сапоги, размокнув, сделались такими тяжелыми да вертлявыми — едва на ногах держались. Дороги не видно, ее можно было угадать, только присев к земле и приглядевшись — там, где лежит дорога, снег ниже. Так мы прошли еще с полчаса. Запуржило. Снег закружился косматыми столбами, и они, словно какие-то волшебные развесистые деревья, поднялись по всей степи.

— Конечно, баба правильно говорила, остановиться надо было и переночевать. Ничего бы не случилось. Все боимся: дисциплина, дисциплина будет нарушена. Непорядок. У, черт… Куда вот теперь идти?..

Старшим у нас был Усов. Он шел впереди. Ноги у него мосластые и длинные, поэтому сапоги кажутся короткими и широкими в голенищах. Теперь и он шел не так уверенно и прямо, как в начале пути. И шлем держался на его голове не с той ухарской картинностью — сбился чуть набок, обнажив остриженный висок. Он часто приседал и разглядывал дорогу, которая совсем затерялась под снегом. Мы шли целиной и уже чуть не по колено проваливались в рыхлом снегу.

— Сложная обстановочка, Вьюга, — сказал Усов. — Сколько, по-твоему, мы прошли от Архангеловки?

— Километров пять.

— Пожалуй, нет. Три, от силы — четыре. С дороги, считай, сбились, теперь ее никакими судьбами не найдешь. Запомните, слева от нас пограничная полоса. Граница. А справа должна быть линия связи, столбы. К ним и надо нам поджиматься.

Мы ничего не ответили Усову, а просто пошли за ним, устало передвигая ноги. Мы понимали, что теперь во что бы то ни стало надо идти вперед. Дороги назад уже не было. Ветер дул сильнее, шумными порывами и не с гор, а с моря, он был не особенно студеный, но какой-то тяжелый и сырой, словно пропитанный солью. И снег летел влажный, большими липучими хлопьями. Выбрались, наконец, к телефонным столбам. Измотались. Подолгу сидели у каждого столба и курили, не в силах подняться. А в проводах тревожно и непрерывно гудело. Я сидел и невольно думал: «Может, о нас лопочут они. Беспокоятся».