Евгений Коршунов - И придет большой дождь…

— Солдаты? — вглядевшись, спросил Петр.

— Что им здесь делать? — удивился смотритель и из-под ладони принялся вглядываться в даль. — Нет, не солдаты… Пустые грузовики возвращаются из Луиса.

Теперь и Петр разглядел, что это возвращались порожние машины. Вот они миновали первую половину моста, перекинутого с того берега на остров по середине реки, исчезли в зелени деревьев, затем выползли на вторую половину.

— Ну что?

Войтович подошел и принялся щелкать фотоаппаратом.

— Вроде бы все нормально.

Грузовики приближались. Они были украшены пальмовыми ветками — символом оппозиционной партии Юга, откуда они возвращались. Оппозиция предупредила, что будет уничтожать все машины, не несущие ее эмблемы.

Уже на мосту напарники шоферов срывали ветки с радиаторов и бросали их в Бамуангу: здесь был район правящей партии, здесь нужна была другая эмблема — куриное перо.

Наконец грузовики пересекли мост и стали осторожно сползать на дамбу. Шоферы что-то кричали смотрителю на северном наречии и, не останавливаясь, проезжали дальше. Когда с моста сошел последний грузовик, смотритель на минуту зашел в свою будочку, вернулся и повернул желтый круг стороной «гоу».

Петр и Анджей пошли через мост пешком, но «пежо» скоро нагнал их. За рулем сидел Жак. Дарамола выскочил из машины и услужливо открыл дверцу. Он сиял.

— Что, спас свою жизнь? Ишь какой веселый! — подтрунивал над ним Жак.

— Йе, са… Теперь я дома. Здесь уже живет мой народ…

— Смотри, как бы твой народ не спалил мне машину.

— Ноу, са… Не спалит. Я привяжу пальмовую ветку…

На другом конце моста стояла полицейская машина с радиоантенной. Сами полицейские пили пиво в маленькой лавчонке у дороги.

— Позавтракаем? — предложил Жак.

— Впереди — Омогин. Там позавтракаем. И позвоним заодно в Луис, — предложил Войтович.

ГЛАВА V

— Омогин…

Дарамола обернулся и радостно закивал головой: здесь уже была земля его племени.

Они въехали на улицы тихого городка, столицы самого южного эмирата в Гвиании. Дальше начинался пресловутый Юг. Нашествие племен, сто лет назад пытавшихся пробиться к побережью Атлантики под зелеными знаменами ислама, разбилось здесь о стойкое сопротивление жителей лесной зоны, защищавших свои земли и свободу, своих богов, свои обряды и обычаи…

Да и северяне, жители жаркой и сухой саванны, видимо, не решились идти дальше — в глубь бесконечной и мрачной тропической чащи, в мангровые леса, в гибельные малярийные места, к гнилым лагунам.

Они дошли до первых лесов, переправились через великую Бамуангу и осели здесь, смешавшись с местными жителями. Их вождь стал эмиром, властителем этого края, основателем династии эмиров Омогина.

Петр уже не один раз бывал здесь.

В центре города стоял дворец эмира — небольшое здание с традиционной куполообразной крышей и узкими, похожими на бойницы окнами, окруженное невысокими белыми стенами. Стены были грязноваты — их давно уже не подбеливали.

Деревянные рассохшиеся ворота еле держались на петлях. Они были распахнуты. Двое полицейских дремали в тени, примостившись на маленьких скамеечках. Люди входили и выходили, растекались по просторному двору, исчезали в дверях глиняного здания, стены которого были разрисованы полинявшими узорами.

Казалось, полицейские ни на кого не обращают внимания. У ворот торчали старые, потемневшие от времени резные коновязи — колья, вбитые в землю. Дальше простиралась площадь. Она замыкалась с одной стороны стенами дворца, в которых были проделаны довольно просторные ниши с овальными сводами: вероятно, раньше здесь располагались торговцы; с другой — примыкавшей к дворцу под прямым углом оградой гарема. Двери в ограде были распахнуты настежь, но входили туда и выходили лишь женщины, прикрывая лица платками, наброшенными на голову. Здесь же стояла маленькая мечеть. К ней вели цементные ступени — на них в ленивых позах полулежали-полусидели старики в чалмах. Их губы шевелились, сухие пальцы перебирали четки.

Лица стариков были не негритянского, а арабского типа — удлиненные, с тонкими чертами. Они были заметно светлее кожей, чем жители Юга, коренные обитатели местных краев.

С третьей стороны к площади примыкало здание суда эмира. В его архитектуре было нечто от пирамид, крыша была в рогообразных зубцах. Здание возвышалось на каменной площадке, окруженной со всех сторон ступенями. Ступени же заменяли скамейки для ожидания: на них располагались целые семьи, пришедшие, чтобы предстать перед судом алхаджи — старейшин, судящих согласно корану и воле эмира. И наконец, четвертая сторона площади выходила на базар — большой и шумный; типичный африканский базар. Здесь стоял шум и гам, орали включенные на полную мощь — для привлечения покупателей — маленькие транзисторные приемники, вывешенные на столбах навесов, под которыми расположились торговцы, ругались женщины, визжали голые ребятишки. Покупатели и продавцы торговались во весь голос, стараясь перекричать друг друга, размахивали руками, призывали в свидетели богов и прохожих.

И те и другие знали подлинную цену товару, который они покупали и продавали, знали, во сколько товар им в конце концов обойдется. Но торговля была не торговлей, если бы торговец не заламывал сразу же фантастическую цену, а покупатель не сбивал бы ее не менее чем наполовину.

В другой бы раз Петр непременно попросил Жака остановить машину: он любил бродить по базарам, любил присаживаться на корточки и долго, от души торговаться из-за какой-нибудь деревянной фигурки, заодно рассказывая торговцу, из какой части страны она привезена, объясняя ее художественные достоинства и недостатки. В конце концов, оба бывали довольны сделкой, а жена Петра, после того как он возвращался в Луис из очередной поездки, принималась для приличия ворчать на него — дом постепенно превращался в музей.

Войтович тоже смотрел на базар жадными глазами — в этом они с Петром были абсолютно схожи, но ничего не сказал, когда «пежо» промчался по пустой утренней площади и ворвался на дорогу, похожую на зеленую аллею, обсаженную деревьями манго, ведущую к рест-хаусу.

Жак сейчас же попытался позвонить в Луис. Но телефонист на станции сказал, что связь почему-то прервана. Жак фыркнул:

— У них здесь и в обычное время связь «почему-то» не действует, а в такое…

— А ты-то что волнуешься? — спросил Войтович. — Ему, — он кивнул на Петра, — приходится, у него в Луисе семья. А ты холостяк. Впрочем, как и я.

Жак рассмеялся.

— Что ж, о холостяке уж некому и вспомнить, что ли? Кроме того, у меня бизнес.