Парус манит ветер - Олег Михайлович Солдатов

Ему сразу не понравился старик. В его облике было что-то неприятное и даже отталкивающее. Казалось, в глазах его не хватало чего-то необходимого – они были холодны и безжизненны, как у человека, потерявшего последнюю веру в человечество, знающего все обо всем и не надеющегося встретить в этом мире ничего нового и интересного.

Всего актеров было семь человек: трое мужчин, включая старика, и четыре девицы. Они тихо переговаривались, курили и пили чай.

– Простите, – вежливо спросил юноша, – а почему нет зрителей?

– Хе-хе. Почему, – невесело засмеялся старик. – Мы тоже хотели бы знать: почему?

– Но ведь можно пригласить знакомых.

– Так уж все знакомые этот спектакль видели, – старик обреченно махнул рукой. – Никто не придет.

– И не раз! – добавила игравшая злодейку томная красавица и улыбнулась юноше.

– Даже если придет всего один человек, мы будем играть так же, как для ста! – решительно заявил старик. – Для настоящего актера важна сцена, а не количество поклонников или поклонниц!

От этих слов актеры загрустили, и взоры красавиц затуманились.

Тогда старик запустил руку под стол и выудил оттуда бутылку вина.

– Ну, по маленькой! Для отдохновения…

Разговор сразу оживился. Хотя говорил преимущественно старик, а все остальные пили и слушали.

– Актер во время игры должен видеть картины, – педагогично изрек старик, осушая рюмку. – Что вижу? Вот главный вопрос! Играю и смотрю, как в кино. А иначе это будет простое кривляние, не имеющее никакого отношения к искусству, когда артист выходит на сцену не для того, чтобы проживать роль, а для того, чтобы демонстрировать себя и свои достоинства, у кого что есть… А если видит актер, то и зритель тоже будет видеть.

Старик допил рюмку, поглядел на юношу и ласково улыбнулся.

– Хочешь играть?

– Не знаю, – смутился юноша. – Может быть, потом.

Но старик схватил со стола какую-то толстенную книгу, быстро раскрыл ее и протянул юноше.

– На! Иди, читай вслух.

– На сцену?

– На сцену.

Юноша неуверенно взял книгу, покорно вышел на сцену и, волнуясь, прочел небольшой отрывок из какой-то пьесы.

– Теперь играй! – потребовал старик.

Юноша растерялся. Он недоуменно взглянул на старика, надеясь, что тот шутит, но старик был серьезен, а красавицы актрисы внимательно и оценивающе следили за ним.

– Я так не могу, – робко извинился юноша.

– Попробуй. Не бойся, – уговаривал старик. – Тебе понравится.

Что значит «играть» и как это делается, юноша не представлял. Оставалось либо отказаться, либо попробовать изобразить хоть что-нибудь в присутствии этих молодых красивых женщин, которые, признаться, сильно его волновали. Еще во время спектакля юноша влюбился в одну из них, в ее жгучие, слегка раскосые черные глаза, в которых кипела такая необузданная страсть, что каждый ее взгляд пронзал его точно молния.

– Играй, что помнишь, – напутствовал старик, – своими словами! Начинай!

Бедный юноша попытался начать.

С первых же слов он почувствовал, что его собственный голос вдруг сделался чужим, непривычно и странно зазвучав среди возникшей тишины; все вокруг отвлекало его; не зная, куда деть глаза, он наконец уставил их в пол; сердце бешено стучало, а тело охватила предательская нервная дрожь.

Мучительно вспоминая текст, он разболтанно заходил по сцене, нелепо размахивая руками и декламируя то, что помнил из роли. Догадываясь, что со стороны, вероятно, выглядит чудовищно, и от этого еще сильнее смущаясь, юноша заспешил, скомкал концовку и, судорожно вздохнув, остановился.

– Ну, ладно, молодец, – похвалил старик. – Садись, отдыхай. Не все сразу.

Тем временем сбегали за второй.

– Хотим танцевать! – капризно заявили девицы и устремились на сцену.

После третьей плясали все, и даже старик, не желая отставать, пустился в пляс.

Актриса с колдовскими глазами подошла к юноше и, обвив руками его шею, увлекла за собой. Едва их лица приблизились, она прижалась к нему, охватив его губы пьянящим поцелуем.

– Твои глаза, как голубые брызги! – жарко прошептала она.

Все это видели, а старик, лихо отплясывая, завопил:

– Сейчас нас всех изнасилуют!

– Хорошо бы! – поддержала одна из девиц.

В голове юноши стоял сладкий туман. Все произошло так неожиданно и замечательно, что он не мог в это поверить. Едва вновь зазвучала музыка, он устремился к актрисе, но она коварно отвернулась от него и, повиснув на шее кудрявого гитариста, прильнула к его губам с той же неистовой страстью, с которой мгновение назад целовала отвергнутого теперь юношу.

«Вот это да!» – подумал юноша, застыв на месте.

– Не грусти. Она со всеми так, – услышал он над ухом чей-то участливый баритон, – со стариком тоже. Она у него живет.

На мгновение юноша утратил дар речи. Кто-то бережно взял его под руки и, отведя в сторону, усадил на лавку.

– Уж я-то знаю, – заверил его баритон, принадлежавший толстяку с бакенбардами. – Они тут все друг с другом перетрахались, а старик к тому ж еще и голубой.

Юноша недоверчиво покосился на толстяка, но глаза у того были пьяные и честные.

– Слушай, парень, – обнял его за плечи баритон, – ты мне чем-то симпатичен, и поэтому я хочу дать тебе один совет. – Он сделал паузу и пожевал губами. – Беги отсюда, пока они тебя не сожрали!

– В каком смысле? – не понял юноша.

– В таком. Сам думай, в каком, – таинственно заключил баритон и погрузился в молчаливую задумчивость.

Безудержная пляска угасала. Близилась полночь; гасили свет, убирали со стола пустые рюмки и чашки, прятали недоеденную колбасу. Утомленные девицы разом закурили.

Юноша почувствовал страшную усталость; виски ныли, словно кто-то невидимый пытался просверлить их насквозь.

– Устал? – услышал он голос старика и, подняв голову, мучительно улыбнулся.

Старик весело глядел на него и, казалось, был очень доволен.

– Приходи завтра. Придешь?

– Не знаю, – замялся юноша, – может быть.

– Ну, гляди сам, – позволил старик. – У нас посещение свободное.

Юноша вышел за дверь, на ночном небе ярко горела луна; в сквере было тихо, лишь за деревьями шумел город.

Тем временем в подвале старик обнимал смеющуюся актрису.

– Что, Томочка, птенчик, думаешь, придет? – спросил он ее.

– Придет. Я чувствую, – ответила она и улыбнулась той зловещей улыбкой, какой улыбалась на сцене во время спектакля.

Но на следующий день юноша не пришел. Не пришел он и через неделю, и через месяц.

Иногда, по вечерам, он вспоминал свое приключение и поглядывал в сторону театра. Идти туда вновь ему не хотелось. Во-первых, из-за старика, а во-вторых, из-за той обидной истории с поцелуем.

Прошло полгода, прежде чем юноша вновь пришел в подвал и обнаружил там одиноко склонившегося над столом печального старика.

– Здравствуйте, – сказал он, спускаясь по лестнице.

Старик чуть качнулся на высоком табурете и поднял седую голову.

– Здравствуй, дорогой. Хе-хе, – улыбнулся он. – Заходи,