Лев Линьков - Большой горизонт

Так и не поднялся с постели учитель. Старостой немцы другого человека поставили. А дня за два до того, как наши освободили Смоленщину, Дубравин умер. Остались Алексей с Дуняшей, девятилетней дочкой учителя, сиротами. В Загорье к тому времени, дай бог, пятнадцать изб из ста уцелели, одни трубы да головешки кругом. И народу раз-два и обчелся. Нищь и голь… Алексея с Дуней и других сирот определили в ярцевский детдом. Кто тогда в детдомах воспитывался? Известно, те, у кого родители на войне погибли или фашистами убитые. Алешка же с названной сестрой — дети предателя. И невиновные они ни в чем, а глядят на них искоса, дружбу с ними никто не водит.

Только год спустя стало в детдоме известно, что Дубравин вовсе не предатель, а герой: он выполнял задание подпольного райкома партии, хотя и был беспартийным. Партизанам 'помогал. Никто лишний о том и не знал.

На Алексея все это сильно подействовало — и неразговорчив стал, и особняком приучился держаться. Надолго у него этот след остался… Да разве одного Алексея война покалечила…

Семнадцати лет окончил он семилетку и — прямой дорогой в Ярцевское педагогическое училище. (Покойный Дубравин ему эту мысль внушил: «Быть учителем — лучшее назначение».) Вместе с Алексеем окончила училище и Нина Гончарова, первая в районе красавица, дочка заведующего Потребсоюзом. Они полюбили друг друга, решили пожениться и поехать учительствовать в родное Алексееве село Загорье.

Алексей сразу поехал, Нина задержалась у родителей в Ярцеве. А за месяц до свадьбы его призвали во флот. Дуня же, как узнала, что он жениться надумал, отказалась от его помощи, пошла работницей на кирпичный завод.

Эта самая Дуняша вместе с Ниной и провожала Алексея на морскую службу…

— Такая вот история, — заключил Доронин. — Остальное вам известно.

— А что же ответил Кирьянов, когда вы спросили его о поведении в Черноморской школе?

— Откровенно ответил: «Мечтал, говорит, я учителем стать, семью завести, а меня «забрили» на флот — и все нарушилось. Уж больно не вовремя «забрили». Меня от такой откровенности в жар бросило. Разве это мыслимо, чтобы молодой парень из-за какой-то красивой подлюги так себя растравил и неправильно мыслить стал!

Стукнул я кулаком по анкерку: «Что же ты, друг любезный, хотел, чтобы за тебя такие вот заграничные штучки другие доставали?!»

Алексей аж вздрогнул: «Вовсе, говорит, я этого не хотел. Отлично я понимаю, что в армии все должны служить, да уж очень школу бросать не хотелось. Только начал ребятишек учить, а тут вдруг опять сам учись: «Ать, два!», «Весла на воду!». Да еще и подчиняйся каждому…»

«Вроде, мол, боцмана Доронина?»

«Нет, что вы, отнекивается, я про вас плохое не думаю».

«А про капитана третьего ранга?» «Придирой он мне показался». «Придирой»?! Да ты знаешь, говорю, как у товарища Баулина за тебя душа болит? Кто за тебя горой встал, когда на берег списать хотели? Товарищ Баулин! Кто надоумил потолковать с тобой о житье-бытье? Товарищ Баулин! Кто нам сегодня доверие оказал? Опять же он, товарищ Баулин! А ты, бирюк, такие слова…» Может, я и чего-нибудь покрепче Алексею бы наговорил, да прилив не дал, начал затоплять отмель. Вода уж у самых наших ног плескалась. «Неужто, думаю, капитан третьего ранга где-нито замешкался?»

Только подумал, а он кричит сверху в мегафон: «Опускаем трос с фонарем!»

Минут через пять — мы уже по колени в воде стояли — видим: сквозь туман спускается к нам светлое пятнышко.

В общем, и анкерок, и нас с Алексеем в самое время вытащили.

На базу мы с ним возвращались в машинном отделении «Вихря». Отогревались. В сухую робу переоделись, горячего чая напились, а все зуб на зуб не попадает…

Доронин улыбнулся, прищурив глаза, и в них отразились и природное, истинно русское добродушие, и мудрость, и жизненная сметка, накопленные несколькими поколениями каспийских и камчатских рыбаков, людей большой внутренней силы и отваги. И я подумал, что боцман присочинил, будто бы ему было страшно, когда они плыли на тузике через Малый пролив, присочинил не из намерения порисоваться, а из желания подчеркнуть, чего все это стоило Алексею Кирьянову, совсем еще в то время неопытному пограничнику.

— Сидим мы, значит, в машине, у горячего кожуха, отогреваемся, — продолжал Доронин, — а Алешка шепчет вдруг: «Спасибо вам, товарищ боцман, за науку!» Так душевно он это сказал, что у меня в горле запершило…

Моросящий дождь, начавшийся с полчаса назад, все усиливался и усиливался и в конце концов прогнал нас с мыса над Малым проливом. Мы направились домой, к базе. Под ногами похрустывали обломки застывшей лавы.

Боцман вдруг наклонился, достал из-под камня небольшое светло-серое яйцо, которого я, конечно бы, и не заметил.

— Чайка оставила, наверно, ее саму-то поморник сцапал.

Доронин осторожно завернул яйцо в носовой платок, спрятал в карман.

— Марише для коллекции…

Свернув от пролива, мы вскоре поднялись на утес, на котором неподалеку друг от друга стояли старинный каменный крест и обелиск с пятиконечной звездой.

С высоты утеса открылся необозримый океанский простор, вид на затушеванные бусом соседние острова.

— Красота!.. — тихо, почти с благоговением произнес боцман.

Мне интересно было узнать, что же обнаружилось в анкерке, который они с Кирьяновым достали на отмели, но я воздержался от вопроса. Не хотелось перебивать его настроения, да, вероятно, если бы он мог, то сам рассказал бы об этом.

— А вы не были на «Вихре», когда его захватил тайфун «Надежда»?

— Довелось, — кивнул Доронин. — Из-за «Надежды» и «Хризантема» тогда от нас опять улизнула… Сегодня в клубе «Чапаева» будут показывать, — неожиданно переменил он тему разговора. — Вот это картина! Сто раз можно смотреть!

Глава четвертая Обыкновенная операция

Из кожаной байдары с подвесным мотором на пирс ловко взобрались двое статных широкоплечих мужчин. Смуглолицые, бородатые, кареглазые, с прямыми чертами лица, они не походили ни на кого из жителей северо-восточной Азии и, хотя и были одеты в парки из нерпичной шкуры, скорее напоминали кавказских горцев.

Поздоровавшись с пограничниками, как с давними друзьями, мужчины передали Баулину шляпу, искусно сплетенную из птичьих перьев.

— Твоей дочке, начальник, — улыбнулся старший. Окладистая седая борода покрывала всю его грудь.

Он еще что-то негромко сказал капитану 3 ранга, и тот пригласил гостей в штаб.

— Айны, — кивнул вслед им боцман Доронин. — Отец и сын.

— Откуда это они на такой утлой лодчонке?