Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Т.4. Пожиратели огня

— Бедняги — сказал янки, — они, быть может, подойдут к самым воротам, прося помощи, а мы не сможем впустить их!

— Быть может, они спасают нас, — заметил Иванович. — Если бы они неслись прямо вперед, погоня за ними продолжалась бы всего несколько минут. Но, описывая круги и постоянно шарахаясь в разные стороны, они утомляют врагов, поминутно обманывая их ожидания!

Выпущенные кони продолжали носиться кругом, проделывая самые неожиданные трюки, и, по-видимому, нимало не утомляясь этим беспрерывным бегом; волки же заметно выбивались из сил, падали от усталости, метались, запыхавшись, с высунутыми языками. С каждой минутой шансы на спасение осажденных в избе увеличивались. Иванович смотрел на небо, где уже начинали бледнеть звезды и близился восход. Теперь помощь должна была прийти скоро или же не прийти совсем!

Между тем кони продолжали носиться, как вихрь, утомляя волков, и наконец, проделав обманное движение, оба скакуна вдруг ринулись прямо к избе и, с разбега перелетев через ограду, упали во дворе избы, встреченные громким радостным ржанием своих товарищей.

Даже Иванович и Холлоуэй не могли не восхититься этим подвигом благородных животных, хотя их появление в избе весьма ухудшало их положение.

Ошеломленные в первый момент, волки вскоре, однако, как будто еще больше рассвирепели и с бешенством накинулись на ограду избы, уже достаточно пострадавшую от прежних атак и грозившую теперь ежеминутно рухнуть под их напором.

Между тем со стороны перевоза все еще ничего не было видно.

— Будем стрелять без перерыва, — предложил Иванович, — чтобы помощь, если она спешит к нам, по частым выстрелам могла понять, что мы в крайней опасности и что надо спешить!

В этот момент с той стороны, с которой осажденные не защищали, стена дала достаточно глубокую и широкую трещину, и старый матерый волк, очевидно, самый смелый и сильный, вскочил через эту брешь на насыпь и скатился во двор. Холлоуэй прицелился и хотел пристрелить волка, но прежде чем он успел взвести курок, один из коней ударом копыта раздробил волку голову и переломил хребет. Возбужденные предсмертным воем своего товарища, волки с удвоенным бешенством накинулись на ограду. Казалось, минуты осажденных были сочтены. Вдруг в этот момент вдали послышались звуки трубы.

— Спасены! Спасены! — крикнул Холлоуэй.

То были табунщики во главе с Черни-Чагом. И, странное дело, при звуке этой трубы волки стали как будто нерешительными, и чем ближе звучала труба, тем более росла эта нерешительность, объясняемая страхом, который эти хищники питают к табунщикам. Наконец, еще раньше, чем грозные табунщики подоспели к избе, волки обратились в бегство. И это было как раз вовремя: пятью минутами позже спасители нашли бы только полуизглоданные трупы людей.

Холлоуэй, до конца сохранивший присутствие духа и энергию, поспешил распахнуть ворота и, вскочив на коня, присоединился, сгорая жаждой мщения, к табунщикам, которые бешено устремились на обратившуюся в бегство стаю. Погоня длилась целых два часа, и когда табунщики решили наконец вернуться в избу, то почти вся стая волков была уничтожена.

Между тем Черни-Чаг, предоставив табунщикам делать свое дело, спешился и вошел в избу приветствовать Ивановича, которого он уже знал раньше.

— Спасибо тебе, Черни-Чаг, я никогда не забуду, что ты сегодня спас мне жизнь! — проговорил Иванович.

— Я считаю себя счастливым, — сказал паромщик, — что мог оказать вам эту услугу; однако вся честь спасения принадлежит ведь вашим двум казакам!

— Я вознагражу их по заслугам, но это не умаляет твоей заслуги; без того влияния, каким ты пользуешься в своем округе, и без той энергии, с какой ты сумел собрать табунщиков и поспешить к нам на помощь, мы неминуемо погибли бы! Говори, какой ты хочешь награды!

— Если бы я осмелился…

— Говори, я тебе приказываю!

— Небо наградило меня богатством; я богатейший человек в этой стране. Царь осыпал меня своими милостями, а Бог даровал мне многочисленную семью, словом, я — счастливый человек. Но если я непременно должен высказать вам самое сокровенное мое желание, то признаюсь, что хотел бы быть назначенным смотрителем всего этого почтового тракта; это дало бы мне право на чин четырнадцатого класса, и мои дочери, будучи дочерьми чиновника, скорее нашли бы себе хороших мужей!

— А, так ты хочешь быть чиновником! — воскликнул Иванович.

— О, я знаю, что мое желание безумно: я — сын кочевника, которого и сейчас еще зовут ногайцем… Но…

— Да нет же, ты меня не понял: твоя просьба не слишком велика, наоборот, я удивлен, что ты не попросил у меня больше! Обещаю тебе, что ты будешь назначен смотрителем всего почтового тракта!

— О, ваша милость, — воскликнул обрадованный Черни-Чаг, — я, моя семья, моя жизнь и все, что я имею, принадлежат отныне вам!.

В этот момент стали съезжаться табунщики, возвращавшиеся с погони за волками; у каждого из них в тороках болталось по волчьей голове.

Когда все оказались в сборе, Иванович, уже окончательно оправившийся от своего испуга, вскочил на коня, и все тронулись по направлению к развалинам монастыря.

XVIII

НОЧЬ, СЛЕДОВАВШАЯ ЗА ВЫШЕОПИСАННЫМИ событиями, должна была иметь особое значение для Ивановича. План гибели молодого графа и его ближайших друзей, который лелеял полковник, существовал лишь в виде проекта. Правда, он созвал в монастырь лишь тех Невидимых, в которых мог быть уверен, но все же надо было предвидеть и возможные случайности. Многие могли не явиться по разным уважительным причинам; кроме того, из-за обычного добродушия русских могло случиться так, что в нужный момент в его распоряжении не окажется достаточного числа решительных людей. Впрочем, и у графа едва ли следовало ожидать большого конвоя: ведь в Астрахани ему нельзя было набрать несколько десятков людей, не возбудив внимания полиции.

Эти расчеты Ивановича, в сущности, не были лишены известного основания: граф действительно прибыл в Астрахань в сопровождении Лорана, Дика-канадца и Красного Капитана; с ними были оба сыщика, Люс и Фролер, негр Том, нготак и четверо европейцев, которых Иванович еще не знал, то есть всего человек двенадцать, решительных и беззаветно смелых. Но что могла сделать эта горстка людей против трех или четырех сотен Невидимых, на которых мог рассчитывать Иванович?!

— Они могут набрать самое большое человек двадцать висельников, больше в Астрахани взять негде! — заметил он.