Николай Панов - Орлы капитана Людова

— А вы, товарищ сигнальщик, вместо посторонних разговоров лучше бы за морем внимательно следили, — вдруг резко и холодно сказал Агеев. — Почему не докладываете о мачтах кораблей — по носу курсовой угол десять?

— Мачты справа десять градусов! — крикнул Фролов.

Не успел мичман договорить, а уже сам сигнальщик заметил чуть проступающие острия над далеким рубчатым горизонтом. Только ястребиные глаза Агеева, не вооруженные биноклем, смогли различить раньше него эти верхушки мачт.

— Мачты военного корабля. Крейсер. Идет курсом на нас! — звонко докладывал Фролов. — Силуэты двух миноносцев. Наши военные корабли на горизонте.

— Наши корабли. Крейсер и два миноносца, — подтвердил, всмотревшись, Сливин…

Звеня каблуками, мичман сбежал с мостика. «Уж не приревновал ли меня? — вдруг подумал Фролов. — Да нет, с чего бы?» Никогда он не видел Сергея Никитича гуляющим с ней, занятым долгим разговором. Никогда не обмолвился Агеев о своем чувстве к Тане. Почему же так грубо осадил? Естественно — сделал замечание по службе: «Настоящий боцман — придира и грубиян», — вспомнилась шуточная оценка Кульбина. «Нет, не могу на него обижаться», — не опуская бинокля, думал Фролов.

Агеев прошел на ют. Сама собой рука потянулась в карман, вынула разноцветную трубочку. Медленно набил трубку табаком.

Вдалеке величественно плыла громада дока, она казалась совсем неподвижной, только перед носовыми торцами вставали снежно-белые фонтаны ударяющихся в понтон волн. У тросов чернели крошечные фигурки вахтенных. Сергей Никитич знал, что там стоят надежные люди: боцман Ромашкин, Мосин, Щербаков, другие матросы, которым сумел, похоже, передать кое-что из своего многолетнего опыта.

Все яснее вырисовывался впереди горбатый силуэт Рыбачьего — нашей североморской твердыни, один взгляд на которую поднял в душе вихрь воспоминаний и чувств.

Вспомнился Кувардин, разговор с ним в часы поисков «Красотки Чикаго» о сказочном будущем полярного края. Не дожил Матвей Григорьевич до этих, уже близких теперь дней. Спи спокойно, боевой друг, в ледяной подводной могиле, не зря отдал ты жизнь для нашей победы…

Все явственней вырастали силуэты кораблей. Четко были видны обводы их высоких и стройных бортов, зачехленные орудия и торпедные аппараты.

— Смотри ты, опять белые чайки вокруг. А в пути они какие-то другие были, чернокрылые, — донесся до Агеева голос одного из свободных от вахты матросов.

— Эх, красавец крейсер! — услышал он голос другого.

На ют вышел Людов, встал рядом с боцманом, смотрел на бушующий за кормой молочно-белый бурун.

— Ну, Сергей Никитич, кажется, морская жизнь ваша подходит к концу? Женитесь, детьми обзаведетесь, само собой потянет на берег.

Агеев ответил не сразу.

— Не знаю, товарищ майор. Только думаю: она сама человек морской, если посчастливится нам семью завести — не будет препятствовать моей службе.

— Значит, намереваетесь поплавать еще лет двадцать?

Боцман задумчиво кивнул.

— А то, если уйдете с кораблей, непременно разыщите меня — может, опять поработаем вместе.

— Вместе будем книжку по философии писать? — улыбнулся Агеев.

— Вот именно! — сказал майор Людов.

Со стапель-палубы дока доносилась матросская песня:

— Нелегкая дорога, но в ней и честь и слава.Далеко флаг Отчизны проносят моряки.И где бы ни ходил я, и где бы я ни плавал,Повсюду мне сияют родные маяки…

Сливин, Потапов, Курнаков, Андросов, Жуков вглядывались в приближающиеся корабли.

На мачте крейсера широко развевались, пружинились на ветру пестрые сигнальные флаги.

«Добро пожаловать в воды дорогого Отечества. Поздравляю с успешным окончанием плавания», — читал Фролов флажный семафор.

— Да ведь это Володя Ларионов! Ишь каким красавцем командует! — крикнул, вытягиваясь над поручнями, Сливин.

Его острый глаз уже различал черты старого фронтового друга, бывшего командира эсминца «Громовой», теперь держащего на грот-мачте крейсера брейдвымпел командира соединения.

Ларионов стоял на мостике крейсера, тоже смотрел в бинокль. Невысокий, очень прямой, франтовски затянутый в черную морскую тужурку.

— Захождение! — скомандовал Сливин. Взбежавший по трапу горнист уже ждал, приложив к губам, сверкающую медь горна. Военные моряки вытянулись, офицеры приложили руки к фуражкам. Звонкие протяжные звуки горна полились с мостика над волнами.

И над палубой крейсера взлетели такие же звуки — музыка традиционного боевого приветствия, которым обмениваются, встречаясь, корабли нашего непобедимого флота.

И мичман Агеев, вытянувшись на юте, приложив к фуражке сильную обветренную руку, почувствовал новый прилив высокого светлого счастья — счастья советского человека, после долгого похода увидевшего вновь берега милой родной земли.

СЛОВАРЬ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В КНИГЕ

Аз — буквенное обозначение одного из флагов военно-морского свода сигналов. Значение его: «нет, не согласен».

Анероид — разновидность барометра для определения силы давления воздуха.

Банка — мель, возвышение морского дна, опасное для плавания кораблей. Кроме того, банками называются на флоте скамейки и табуретки.

Боны — плавучие заграждения, состоящие из системы надводных поплавков, бревен, сетей, защищающих вход в порт.

Верхняя палуба — открытая палуба корабля. Название ее носовой части — бак или полубак, кормовой части — ют.

Вест — запад.

Вьюшка — барабан с диском. Служит для наматывания троса.

Гак — металлический кованый крюк.

Гафель — наклонный шест у вершины мачты. На верхнем его конце во время хода корабля поднимается военно-морской флаг.

Зюйд — юг.

Изобаты — линии на морской карте, соединяющие точки равных глубин.

Кабельтов — десятая часть морской мили.

Киль-блоки — подпоры из деревянных брусьев, укрепленных один на другом.

Кингстон — клапан в подводной части корабля (в трюме), предназначенный для приема воды из-за борта.

Клотик — кружок на вершине мачты, где устанавливается сигнальный фонарь.

Клюз, полуклюз — отверстия в борту для пропускания троса или якорной цепи.