Ледяные отражения - Надежда Храмушина

ночи, а мы ей пожелали не выходить из дома в дождь, чтобы не рисковать, после чего мы потопали по лесу к месту нашей стражи.

В лесу было уже темно, и как-то по-особому тихо. Хруст поломанных сучьев под нашими ногами разносился, как набат. Где-то наверху мы слышали шелест редких капель, но до нас они не долетали. Мы вышли на уже знакомую нам поляну, и провал призывно замаячил перед нами, как тёмное зловещее пятно, выползшее погреться на поверхность.

Мы спустились вниз, и я увидела аккуратно сложенную поленницу рядом со спуском. Под нижними полешками были подложены две толстые ветки. По тому, как профессионально была сложена поленница, я сделала вывод, что это точно не дело рук Сакатова. Посреди провала лежало короткое толстое бревно.

— Это Василий принёс, чтобы нам было, где сидеть. — Пояснил Сакатов, показывая на бревно — Располагайся, я сейчас мигом разожгу костёр, сразу светлее будет. То мрачновато тут.

— Интересно, а с какой стороны появится дверь? — Спросила я — Мне бы не хотелось к ней спиной сидеть. Представляешь, щупальце тихо вылазит…

— Оля, завязывай на меня жуть наводить. Не хочу даже представлять. Надо наоборот, позитивный настрой излучать, притягивать хорошее.

Он соорудил пирамидку из поленьев, натолкал внутрь её бересты, поднёс зажжённую спичку, и огонь моментально вспыхнул, устремившись вверх по сухим дровам. Огонь лизал белые бока поленьев, и делал это очень энергично, они просто моментально все почернели, разбрызгивая искры на всю высоту провала.

Напрасно Сакатов надеялся, что огонь прогонит мрачность тёмного провала. Огонь освещал только самую середину провала, а сами стены стояли в полумраке. И это ещё не всё. Зловещие тени запрыгали по каменным стенам, выхватывая на короткий миг фантастические образы, будто выступающие из древних камней на нас со всех сторон.

— Тебе не кажется, что стены не такие уж тут и ровные? Такое впечатление, что на них что-то высечено. — Тихо сказала я, поёживаясь от фантасмагорических картинок.

— Щупальца, как ты и заказывала! — Сакатов подложил ещё два полена в костёр — Оля, мне кажется, мы мало дров привезли. Посмотри, с каким удовольствием их поедает огонь, с каким аппетитом! Так нам и на полночи дров не хватит. Давай я схожу хотя бы мокрых веток пособираю. Будем сухие и мокрые пополам бросать, чтобы надольше хватило.

— Я не останусь тут одна. — Я встала с бревна — Пошли вместе. Пока ведь не ночь, костёр и один погорит тут. А вдвоём мы больше дров натаскаем.

Мы почти целый час таскали на дно провала ветки и тоненькие поваленные деревца. Потом совсем стемнело, в таком ночном лесу уже не пособираешь ветки, и мы сели на бревно поближе к костру. Как и говорил Сакатов, в провале было совсем не жарко. И если от костра шло тепло, то спине и иже с ней, было холодно. Позади нас была навалена куча веток. Чтобы ветки именно позади нас разместить, я настояла, потому, как мысль об открывающейся позади меня двери не давала мне покоя.

Мы сидели с Сакатовым на дне глубокой ямы, высоко над нами было звёздное небо, а вокруг нас плясали жуткие фигуры на стенах. А потом добавились звуки. Будто песок сыпался, потом, как будто под чьими-то ногами скрипела галька, скатывались камушки, то по одному, а то и сразу несколько. А потом зазвучал колокол. Далёкий, глухой, не было никакой мелодии, просто были удары через одинаковые промежутки времени. Сакатов достал телефон и сообщил, что полночь.

— Откуда тут колокол? — Спросила, прислушиваясь, я.

— Никакого я колокола не слышу. Главное, не заснуть. — Добавил он.

— Нет, главное — это утром проснуться живым и снова здесь. — Ответила я.

У меня отчаянно закололо в пальцах. «Началось» — подумала я. Огонь костра вдруг прижался к земле, словно нашкодивший щенок, языки его перестали подниматься выше поленьев. Я обернулась. Мне показалось, что ветки позади меня зашевелились, и одна из них ткнулась мне в спину. Я толкнула локтём Сакатова в бок, но он словно замер, уставившись в костёр. Я провела перед его открытыми глазами рукой, но он не отреагировал. Так, понятно. Считай, я теперь тут одна. Я поднялась, дотянулась до лежащих рядом с Сакатовым полешек и подкинула сразу три штуки в костёр, но огонь не накинулся на них жадно, как делал это раньше, а чуть тлел. Я повернулась спиной к костру и стала всматриваться в темноту.

На тёмной стене передо мной начал медленно проявляться ещё более тёмный круг. Потом в нём стало видно неяркое мерцание, словно светящиеся нити расползлись по пятну. Тонкие светлые полоски становились шире, потом свет стал больше походить на подсвеченную изнутри дымку. В тёмном пятне появилась перспектива — появилось ощущение, что это был тоннель, уходящий в глубины земли. От пятна потянуло холодом, и появился дым, вернее морозный парок, как от тёплого дыхания зимой. Прямо на границе каменной стены задрожала и появилась серая фигура в длинном балахоне и с распушенными волосами. Вспыхнули зловещими огоньками два глаза. Я присела и достала из костра горящую ветку. Руки мои обожгло горячее дерево, но я крепко вцепилась в неё.

— Ты опять пришла ко мне, Меланья. — Раздался бесцветный женский голос — Ступай к себе, в свою ночь, нет тебе прощения, и никогда не будет.

— Почему? — Спросила я.

— Никогда! — Голос стал визгливым — Никогда! Ты будешь страдать вечно! И даже этого будет мало!

— Но своим прощением ты поможешь не только Меланье, но и себе.

— Страдай, проклятая, страдай, испей до конца той горькой водицы, которую пью я!

— Уже ничего не вернёшь, мы похороним твою дочь, она не будет забыта, она будет тебя ждать там, где вечное умиротворение. Прости Меланью, помоги всем.

— Ты кто? — Глаза в тёмном мраке хищно сверкнули — Ты кто? Как ты посмел прийти сюда!

— Позволь прощению очистить тебя, тебе самой будет от этого легче, не мучай больше, ни себя, ни Меланью.

— Не мучай себя? Что ты знаешь о мучении? — Раздался дикий хохот, который прокатился по провалу, словно озверевший вихрь, и тут же сменился хищным шепотом — Иди ко мне! — Голос зазвучал прямо у меня в голове и ветка выпала у меня из