Ева Гончар - Рассвет над океаном

— Да, — быстро соглашаюсь я. Уже совершенно неважно, что обо мне скажут в Центре.

— Тогда считай, что мы обо всём договорились. Кстати, такая встреча тебе, и в самом деле, не помешала бы.

— Не в этот раз. Но я подумаю над твоим предложением.

Сидни, Сидни… Что бы я без него делала! Я буду по нему скучать. Жаль, что нельзя сказать об этом прямо. Но зато можно сказать:

— Спасибо, Сид! — вложив в голос всю теплоту, что я к нему чувствую.

Вторая половина дня проходит так же, как первая — среди бумаг, разложенных стопками по всему столу. Счета за несколько лет. Личная переписка. Деловая переписка на разные темы. Сплошь исчёрканные ежедневники. Черновики официальных документов, случайно, по-видимому, сохранившиеся. Пакет машинописных копий, пожелтевших от времени и выцветших. Судя по датам, конец 50-х. Судя по виду, отчёты о каких-то исследованиях. Название и эмблема NuGenesis по-прежнему отсутствуют, но я разбираю и этот пакет, стараясь не пропустить ни одной завалящей бумажки.

О! А это что такое?! Из толстой медицинской подшивки выскальзывает и планирует под стол половинка листа А4. С одной стороны она исписана под копирку незнакомым почерком.

«N.Gen.», подчёркнуто. Дата — 5 июля 1958 года. Несколько неразборчивых строк, среди которых мелькают «фертильность» и «гормональная терапия». Значок «зеркало Венеры», длинный код из букв и цифр, приписка в скобках: Маргарет Барклай. Большая буква «Х». Символ Марса, снова длинный код из букв и цифр, никаких приписок. Горизонтальная черта, а под ней — семь цифр, 2183370, подчёркнуто.

Глазам своим не верю! Я уже не раз видела такой номер! «Экспериментальный образец 2183370» — это же Джарод! Стало быть, Маргарет Барклай — его мать, а тот, кто обозначен символом Марса — его биологический отец. Донор!

Около часа трачу на то, чтобы пробить относящееся к донору цифро-буквенное сочетание по базам данных, к которым у меня есть доступ. При этом продолжаю перекладывать с места на место бумаги, чтобы никто не насторожился. Все попытки поиска остаются безуспешными. Либо мой доступ совсем не полный, либо в наших базах такого номера нет, либо это не номер, а шифр. В любом случае, разбираться не мне. Тщательно переписываю значки в блокнот, пристраиваю листочек в папку с наклейкой «Разное» и иду к Брутсу.

— Ты видел что-нибудь похожее в базах Центра?

— Чего только я там не видел, мисс Паркер, — вздыхает Брутс, косясь на мой блокнот. — Возможно, это код, — и добавляет, подумав: — Очень необычный.

— Расшифруешь?

— Попробую. Запущу на ночь программу-дешифратор.

На ночь? Досадно! Я уже представляла, как явлюсь к Джароду с сюрпризом.

— Мне нужно сегодня, Брутс!

— Сегодня не получится, мисс Паркер, — отвечает он таким тоном, что становится понятно — настаивать бесполезно. — Если это код, ответ будет завтра утром.

Верный Брутс, сколько моих поручений он выполнил! Представляю, как бы он удивился, если бы я сейчас погладила его по голове и поцеловала в лоб. По нему я тоже буду скучать. И ему я тоже тепло и искренне говорю:

— Спасибо! — надеясь, что он поймёт, насколько я, в действительности, признательна ему за всё.

Да когда же он, наконец, закончится, этот день?! К вечеру я умираю от усталости. Скорее бы спрятаться в свою спальню и отпустить на волю лицо и мысли! И спать, конечно, спать. Всё время посматриваю на часы над дверью в кабинете. Как только они показывают шесть, почти бегу к машине.

Дома в гостиной, специально для камеры, снова разыгрываю сценку «ужин алкоголика». Глотаю виски — чёрт, оно всегда было таким гадким?! — и тороплюсь с подносом наверх. Есть не хочется, пить — тем более, хочется немедленно очутиться в постели. Ставлю будильник на половину первого и засыпаю, едва коснувшись головой подушки.

Просыпаюсь за пять минут до сигнала. Некоторое время лежу в темноте, слушая, как за окнами шумит ветер. Я отдохнула, как же мне хорошо! Джарод. Спит ли он сейчас? Или стоит на корме, как вчера, и ждёт, когда ночную тишину нарушит звук моих шагов? Благодарность, влечение, нежность. Я не выдержу три дня без него!

Собираюсь так же долго, как вчера, но теперь сама с собой честна — я собираюсь на свидание. Любимое бельё. Удачно сидящее на мне платье приглушённого красного цвета. Серьги с перламутром. Светлые туфли. Жемчужно-серое короткое пальто.

Выхожу на улицу.

Не помню, когда прежде я чувствовала такую радость накануне встречи с мужчиной. Оглушительно поют птицы. Сегодня первый день, как они запели, или раньше я не обращала внимания? Душистый тёплый ветер в лицо — хочется упасть в него, раскинув руки!

Джарод видит меня издали, идёт навстречу и останавливается, не дойдя одного шага.

— Здравствуй, Мия. Ты всё-таки пришла, — произносит он без улыбки.

Я понимаю… нет, не понимаю, а чувствую кожей, как он сейчас уязвим и как от меня зависим! Делаю этот шаг сама, касаюсь губами его губ и говорю:

— Я очень хотела тебя увидеть.

Он обнимает меня и вдруг подхватывает на руки.

— Куда мы сегодня поплывём?

— Никуда, Джарод! У нас нет на это времени.

Некогда даже спуститься в каюту! Мы остаёмся в салоне. Падает на пол пальто. Джарод, почему-то уже без рубашки, поспешно запирает дверь и затягивает окна шторами. Это последнее, что я вижу ясно, прежде чем закрыть глаза и отдаться ощущениям, неправдоподобным в своей полноте и яркости.

Никто из нас не заметил, как наступило утро.

— Пожалуйста, Мия, пожалуйста, не рискуй так больше! Не приезжай завтра! — провожая меня, просит Джарод между поцелуями. — И в Центре тебе лучше бы не появляться. Скажись больной, посиди дома последние два дня. Прошу тебя, будь благоразумной!

— Джарод, я само благоразумие! Всё будет в порядке!

Всё будет в порядке — я совершенно в этом уверена.

В Центре, трепеща от нетерпения, первым делом иду к Брутсу. Он сидит напротив своего компьютера, откинувшись в кресле и прикрыв глаза. Непонятно, уходил ли он домой ночевать. Ставлю перед ним кофе и спрашиваю как можно равнодушней:

— Ну как? Ночь прошла не зря?

Он вздрагивает, открывает глаза и тут же начинает суетиться.

— Доброе утро, мисс Паркер! У меня получилось, вот, смотрите, — протягивает мне сложенный вдвое листок и неуютно передёргивает плечами. — Хотя можно было даже не мучиться с расшифровкой. Всё, как всегда: как только заходит речь о тайнах, этот человек — тут как тут!

— Какой человек, Брутс?..

Сердце сжимается дурным предчувствием. Я разворачиваю листок.

«Уильям Рейнс», — написано в нём.

Часть II. СОРОК ТРЕТЬЯ Штат Делавэр, 2002 год