Михаил Демин - Рыжий дьявол

Ознакомительный фрагмент

Эту ночь я провел в обществе гениев. В палате обитало два Пушкина и еще Шекспир.

Был этот Шекспир худ, костляв, длиннолиц. И он беспрерывно двигался, не мог ни минуты провести в покое. И вот он-то заинтересовал меня сильнее всего! Оказалось, что в прошлом он работал преподавателем химии в средней школе.

„Стало быть, ему, — думал я, — скорее всего подошла бы роль Менделеева или, скажем, Лавуазье… Или же он, на худой конец, мог бы вообразить себя какой-нибудь ожившей молекулой. Например, молекулой этилового спирта. Но почему же — Шекспир?"

Я спросил его об этом. И он ответил — весьма резонно:

— А почему бы и нет?

И затем добавил:

— Шекспир — это вулканические страсти, гигантские эмоции. И все они живут во мне! Их во мне даже больше, чем люди думают, но это секрет. И ты смотри, — он погрозил пальцем, — не проболтайся!

Я поклялся, что сохраню эту тайну навек.

С Пушкиными все обстояло проще. Это были два сварливых алкоголика, страдающих манией величия. Ну, а там, где есть эта мания, всегда присутствует и другая — противоположная… И потому оба они подозревали весь мир в зависти и в ненависти. И сами ненавидели его.

И, конечно же, прежде всего, ненавидели друг друга!

С одним из Пушкиных мне все же удалось разговориться. Я сразу постарался успокоить его, заявив, что я — человек здесь случайный и к великим не принадлежу. Хотя поэзию чрезвычайно ценю.

— Какую? — прищурился он.

— Именно пушкинскую, — ответил я, — самую настоящую!

— Значит, мою, — заключил он уверенно. — Ну, а этого самозванца, — он указал на другого гения, спящего, густо похрапывающего в углу, — ты не слушай. Все, что у него есть лучшего, он просто крадет. Он, к примеру, тяпнул у меня „Пиковую даму" и не признается. Я уж лупил его за это…

Читая эти строки, вы, вероятно, можете подивиться тому, что в недрах Сибири, в этой дикой глуши, так много людей, знающих поэзию, любящих ее, вообще как-то приобщенных к литературе… Но удивляться здесь, в сущности, нечему. Нельзя забывать, что Сибирь — страна особая, необычная. Это страна ссыльных интеллигентов! За время царствования династии Романовых, например, в Сибирь ушло несколько сотен российских дворян. Туда, год за годом, брели по этапу опальные заговорщики, франкмасоны, религиозные сектанты, а затем просветители. А вслед за ними декабристы. Потом последовала новая, гораздо более мощная волна, порожденная пролетарской революцией. В сталинский период количество ссыльных интеллигентов исчислялось уже не сотнями, а тысячами… И все они оседали в Сибири надолго, обзаводились семьями. И, естественно, оставляли в этой глуши какие-то свои следы. Один из таких следов — любовь к книгам, к чтению…

Но есть и оборотная сторона медали. Любовь к чтению — важный элемент культуры, но все же недостаточный. Монтень говорил: „вся беда — от полуобразованности". И это очень верно! Ведь полуобразованный человек — как правило — это человек, лишенный всяких корней. Он никто. По определению Монтеня, „он уже не крестьянин и еще — не философ". Отравленный беспорядочным чтением и не получивший правильного образования, он мечется и плутает; что-то ищет и не знает — что… И если к этому еще добавить традиционный идиотизм захолустной российской жизни, то тут и впрямь нетрудно свихнуться и угодить в тринадцатую палату. Или же — к меланхоликам…

Впрочем, попасть туда можно и при других обстоятельствах и с любым дипломом… Но мы рассматриваем сейчас самый простой вариант.

Прошла эта ночь, в общем, спокойно. Гении были со мной вежливы, покладисты; вероятно, им польстило то, что я ни в чем не сомневался и ни на что не претендовал.

А чуть свет меня, невыспавшегося и вялого, поволокли к врачу.

По дороге служители развлекались тем, что рассказывали друг другу анекдоты. Некоторые из них были забавны. Вот, например.

Обсуждалась книга в кругу читателей. И один сказал:

— Мне больше всего нравится здесь обилие интересных персонажей!

— И обратите внимание на подтекст, — сказал другой, — на скрытые коллизии. Роман ими переполнен! Эта вещь посильней Достоевского…

И в этот момент появился санитар и строго спросил:

— Эй, психи! Кто из вас опять украл телефонную книгу?

Это рассказал бритоголовый. Затем начал кто-то из его помощников:

— Пишет сын матери: „Дорогая мамаша! Мне в клинике живется очень весело. Мы резвимся, занимаемся спортом. Имеется большой глубокий бассейн, куда мы все время ныряем. И наш врач говорит, что если мы будем вести себя хорошо, он даже напустит в него воду".

Следующий случай уже касался врачебного персонала. Приходит в больницу министерская комиссия. Ее встречает врач-психиатр и начинает объяснять: „В этой камере сидит Наполеон, а в той, другой — Зигмунд Фрейд". Тут его спрашивают: „А кто это висит в коридоре на потолке?" — „Это один псих, вообразивший себя горящей люстрой". — „Так снимите его оттуда!" — „Ну что вы, — отвечает врач с беспокойством, — нельзя. Ведь тогда погаснет свет".

Вот с этим анекдотом мы и приблизились к врачебному кабинету. Я вошел и увидел знакомого психиатра, того самого, седенького, в очках, у которого я когда-то уже бывал в связи с Алексеем…

— Так это, оказывается, вы? — сказал он, удивясь свыше меры, — это вы учинили скандал в моем отделении?

— Не скандал, а концерт, — уточнил я.

— Это все равно, — отмахнулся он, — но как же вы туда попали?

Я коротко объяснил. И попросил извинения. И потом он много смеялся, уточняя детали… Но когда мы заговорили о Дробышеве, он вдруг посерьезнел. Снял очки, протер их полой халата. И держа их за дужку и раскачивая, проговорил:

— Сема, по-моему, перебарщивает. И это меня тревожит. Боюсь, как бы у него не начался запойный кризис. Это, знаете, волнами накатывает….

— Вам видней, — ответил я, — но мне лично кажется, никакой особой волны нет. Сема просто жалеет ребятишек, заботится о них и каждый вечер к ним ходит… Ну, а то, что случилось вчера, скорее наша вина, чем его.

— Вот как, — с интересом произнес врач, — каждый вечер ходит туда?

— А чем это плохо? Ведь он один. И они по вечерам тоже всегда одни. Скучают… Почему же с ними нет никого?

— Это сложный вопрос… Не хватает специалистов, недостаточно средств.

— Но неужели же нельзя нанять какую-нибудь простую женщину? Дорого это не обойдется…

— Можно, конечно, нанять. Но дело тут в другом. „Простые" женщины там не задерживаются, быстро сбегают… Вот вам парадокс! Казалось бы, кому же еще и заниматься несчастными детьми, как не им… Ан — нет, не хотят, не могут.