Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд

за Чэллонером, завершавшим последние приготовления к ужину, и его глаза блестели, как два рубина. Каждые две-три секунды он облизывался и сглатывал голодную слюну. Мики потому и получил свою кличку, что постоянно был голоден и как будто ничуть не насыщался, каким бы обильным обедом его ни угощали. Казалось, живот его всегда был пуст, как барабан, а «мики» на языке индейцев кри и значит «барабан».

Когда они съели рыбу и хлебец, Чэллонер закурил трубку и только после этого заговорил о своих намерениях.

– Завтра я выслежу эту медведицу, – сказал он.

Мики, который свернулся в клубок возле угасающих углей, сильно ударил хвостом по земле, показывая, что он внимательно слушает.

– Я думаю подарить девчушке не только тебя, а еще и медвежонка. Вот она обрадуется!

Мики снова забил хвостом, словно говоря: «Ну и отлично!»

– Нет, ты только подумай! – продолжал Чэллонер, глядя через голову Мики на родной дом, от которого его отделяла добрая тысяча миль. – Прошло уже четырнадцать месяцев, и мы наконец возвращаемся к себе домой. Я и тебя и медвежонка обучу всему, что положено, чтобы вы не осрамились перед моей сестричкой. Тебе это придется по вкусу, верно? Ты ее не знаешь, а то бы ты сейчас не сидел, уставясь на меня, точно деревянная игрушка! И где тебе, глупышу, вообразить, какая она красавица! Вот ты видел сегодняшний закат? Так она еще красивее, и я говорю это не потому, что она мне сестра. Хочешь что-нибудь добавить, Мики? Нет? Ну, так позвольте пожелать вам спокойной ночи. Пора и на боковую.

Чэллонер встал и потянулся так, что у него затрещали кости. Его переполняла радость бытия.

Мики перестал стучать хвостом, тоже поднялся на свои неуклюжие лапы и последовал за хозяином в палатку.

Ранний летний серый рассвет только-только занимался, когда Чэллонер вылез из палатки и раздул костер. Мики выбрался наружу через несколько минут после хозяина, и тот обвязал его шею истертой веревкой, а другой конец веревки обмотал вокруг молодого деревца и туго затянул узел. Другую такую же веревку Чэллонер привязал к углам продовольственной сумки, чтобы ее можно было надеть на плечи, как рюкзак. Едва небо порозовело, он уже отправился выслеживать Нузак и Нееву. Мики, обнаружив, что его оставили одного в лагере, отчаянно заскулил, и когда Чэллонер оглянулся, он увидел, что щенок рвется с привязи так отчаянно, что то и дело кувыркается через голову. Только отойдя на целую четверть мили, Чэллонер наконец перестал слышать протестующие вопли Мики.

Чэллонер отправился на эту охоту не только ради удовольствия и не только потому, что ему захотелось, кроме Мики, обзавестись еще и медвежонком. Запас мяса у него кончился, а медвежатина в эту пору года бывает очень вкусной. А главное, ему совершенно необходимо было пополнить запас жира. Если удастся подстрелить эту медведицу, думал он, то до конца пути можно будет не тратить времени на охоту, а это сэкономит ему несколько дней.

Только в восемь часов Чэллонер наконец обнаружил несомненно свежие следы Нузак и Неевы. У этого мыска Нузак ловила рыбу дней пять-шесть назад, и накануне они вернулись сюда, чтобы полакомиться «дозревшей» добычей. Чэллонер обрадовался. Он не сомневался, что найдет медведицу где-нибудь чуть выше по речке. Ветер дул ему навстречу, и он начал осторожно пробираться вперед, держа ружье наготове. Он шел неторопливым, ровным шагом около часа, внимательно прислушиваясь ко всем звукам, доносившимся из зарослей перед ним, и стараясь не упустить в них ни одного подозрительного движения. Время от времени он облизывал палец и поднимал его вверх, проверяя, не переменил ли ветер направления. В сущности, эта охота не требовала особой хитрости. Все и так складывалось в пользу Чэллонера.

Там, где долина расширялась и речка разбивалась на десяток узких рукавов, по песчаным и галечным отмелям лениво бродили Неева и его мать, намереваясь наловить себе на завтрак раков. Мир еще никогда не казался Нееве таким прекрасным. От солнечного тепла мягкая шерсть на его спине распушилась, как у мурлыкающей кошки. Ему очень нравилось чавканье мокрого песка под его подошвами и напевное щекотное журчание струй вокруг его лап. Ему очень нравился сложный хор звуков вокруг – шелест ветра, вздохи, доносившиеся с вершин елей и кедров, лепет речки, чириканье воробьев, перекличка певчих птиц и больше всего – негромкое ворчание матери.

И на этих залитых солнцем отмелях Нузак внезапно почуяла приближение опасности. Весть о ней принес переменивший направление ветер, – старая медведица уловила запах человека!

Нузак тотчас застыла как каменное изваяние. Глубокий рубец на ее плече был памяткой о ране, которую она получила много лет назад, почти сразу же после того, как почуяла этот запах – запах единственного врага, которого она боялась. Вот уже три года ее ноздри не улавливали его присутствия, и она почти забыла о существовании этого врага. И теперь его запах, неожиданно принесенный ветром, совсем ее парализовал – он был таким сильным и страшным!

Тут и Неева словно почувствовал близость смертельной опасности. Он застыл черным шариком на белом песке в двухстах шагах от Чэллонера, не сводя глаз с матери, – его чуткий нос напряженно пытался опознать угрозу, которой был пронизан воздух.

Затем раздался звук, какого он еще никогда не слышал: оглушительный, отрывистый треск, чем-то похожий на гром, и все-таки не гром, и тут же он увидел, что его мать подскочила на месте и тяжело осела на передние лапы. Затем она поднялась и испустила отчаянное протяжное «у-уф!» – он никогда не слышал этого сигнала, но понял, что она велит ему бежать со всех ног, спасая жизнь.

Подобно всем заботливым и любящим матерям, Нузак, забывая о себе, думала только о том, как спасти своего детеныша. Протянув лапу, она внезапно толкнула Нееву, и он припустился бежать к лесу. Нузак побежала за ним. Раздался второй выстрел, и над самой ее головой что-то пронзительно и страшно свистнуло. Но Нузак не ускорила бега. Она держалась позади Неевы и подгоняла его, а брюхо ее разрывала жгучая боль, словно в него вонзался раскаленный железный прут. Третья пуля Чэллонера зарылась в землю под лапой Нузак, когда они были уже у самой опушки.

Еще мгновение – и они скрылись за спасительной стеной деревьев. Инстинкт гнал Нееву в самую густую чашу, а быстро слабеющая Нузак из последних сил торопила его сзади. В ее старом мозгу сгущался страшный черный сумрак, который начинал застилать ей глаза, и она поняла, что ее жизненный путь кончается здесь. Позади осталось двадцать