Знак Огня - Артём Сергеев

только этим резко возникшим ночным зрением или обострившимся до предела слухом.

Холодно и склизко шлёпали лапами по траве лягушки, чуть слышно шелестела хитином в ночи прочая насекомая мелочь, недостойная внимания настоящего охотника, кроме разве что с большой голодухи, а ещё вон в тех кустах, под деревом, рядом со свежезадушенной змеёй, лежала и вылизывалась кошка.

— Доброй охоты! — вполголоса пожелал я ей и улыбнулся, потому что она меня не почуяла, зато мне её довольное урчание было слышно издалека.

И так я шёл, привыкая к новым ощущениям, быстрым бесшумным шагом ещё минут двадцать, почти до самого частного сектора шёл, спокойно и деловито, не распаляя себя и не давая себе спешить, пока вдруг, метров за двести от меня, на эту самую дорогу, в тёмное и тихое место, не высыпала небольшая стая собак.

Они тихо, без лая и без ворчания, лишь почёсываясь на ходу да шлёпая лапами по асфальту, двинули мне навстречу, потихоньку прибавляя шагу. Они меня почуяли, это точно, и бежали они сейчас именно ко мне, ведь никого, кроме меня, здесь не было.

И собак этих я знал, ну как знал, видел, подкармливали их мужики в гаражах да сердобольные бабки у подъездов, нормальные были собаки, добрые даже, весёлые, не унывающие, и до недавнего времени так было, тишь да гладь, пока не прибилась к ним одна серая, гладкая и злобная сучка со стороны, из города, и вот тут всё изменилось.

Начали они с того, совсем недавно начали, что стали кидаться на проезжающих мимо мотоциклистов или, что совсем было для них весело, велосипедистов. И покусали даже кого-то, алкаша какого-то, когда от помойки отгоняли, конкурента несчастного, очень он обижался.

Было им тут, на границе частного сектора и промзоны, раздолье, бегай в своё удовольствие, подъедайся в гаражах и на помойках, чего вам ещё-то, но вот сегодня, видимо, сегодня захотелось им большего.

Я остановился, наблюдая за приближающейся стаей, а из оружия у меня имелась лишь сумка на плече, да небольшой складной ножик в ней, но ничем этот ножик сейчас мне не поможет, тут вилы нужны, не меньше.

Собаки, вдруг снова подумал я резко оживившиеся чужие мысли, деликатес! Собаки — это вкусно! Собаки — это полезно! И не было в этих чужих мыслях боязни или опасения, и не хотелось мне больше стоять на месте или, что ещё хуже, на дерево залезть, чтобы сидеть там до самого утра, а захотелось мне побыстрее приблизиться к этим самым вкусным и полезным собакам.

Я ошарашенно потряс головой и, поддавшись чужому убеждению, прибавил ходу, туда, где бежали мне навстречу ничего не подозревающие псы. И они меня заметили, и тоже поддали шагу, чтобы затем, метрах в десяти, резко раздаться в стороны и, отвлекая меня суматошным лаем и притворными бросками спереди, напасть сзади.

Руководила всем та сучка, я уже видел её глаза, и я бежал к ней так, как никогда не бегал, против своей воли издавая на бегу низкий, на грани слышимости рык, от которого она припала на брюхо в животном ужасе и полной прострации, да и остальная стая мгновенно порскнула во все стороны, со всех ног, и злобный лай множества собачьих глоток сменился на заливистый, перепуганный визг.

В два длинных прыжка я подскочил к сомлевшей от первобытного ужаса собаке и, не думая ни о чём, ударил её по шее лапой, то есть, тьфу ты, рванул на себя её плоть растопыренными пальцами, рванул так, как будто у меня там были когти, дурак такой, а когда опомнился и выпрямился, чтобы от души, как по футбольному мячу, с небольшого разбега, зарядить ей носком ботинка по рёбрам, чтобы всё там переломать с гарантией, то увидел что делать это лучше не надо, что всё уже кончено, что если ударю, то в крови же весь вымажусь.

Башка собаки болталась только на позвоночнике, а вот вся плоть с её шеи была снесена и вырвана, и кровь ударила фонтаном, и запахло почему-то палёным, сильно запахло.

Я спокойно отступил в сторону, потому что охота — дело серьёзное, это я уже слышал и огляделся, потому что на охоте бдительности терять нельзя.

Собака сдохла мгновенно и даже, наверное, не столько от повреждений, сколько от ужаса, жизни в ней больше не чувствовалось, и наступила тишина, лишь обезумевший визг стаи доносился с разных сторон, но и он уменьшался с каждой секундой, псы неслись, не разбирая дороги и не жалея ног, и я почему-то понял, что больше их тут не увижу.

Подожди, возмутилось во мне тигриное начало, когда я отвернулся и вновь выбрался на асфальтовую дорожку, ты куда? А мясо?

— Да пошёл ты! — вслух сказал я, потому что меня передёрнуло и мое спокойствие куда-то делось, как только я представил себе, что будет, если я дам ему волю. Не дай бог, увидит кто, в дурку же запрут, без вариантов, а по району тут же слух пронесётся что Даня-то наш, беда-то какая, маньяком заделался, собак жрёт, прямо так, ртом и на четвереньках.

Не слушая больше ничего, я нашёл глубокую лужицу с отстоявшейся, прозрачной сверху водой и стал умываться прямо в ней, а что делать, не вылизываться же, тут меня снова передёрнуло, и я навсегда запретил себе это делать, только вода, только руки, или салфетки с мылом, по возможности.

— Вот теперь норма, — сказал я себе чуть позже, всеми своими обострившимися чувствами ощущая, что крови на мне больше нет и жалея, что назло Алине не принял душ, потому что был от меня небольшой запах пота, был, а от охотника не должно пахнуть ничем, — вот теперь можно и домой. Вот теперь можно и поговорить.

Глава 4

Я шёл по ночным улицам частного сектора и ночь обнимала меня, и это была уже не та ночь, что раньше, всё теперь у нас с ней было совсем по-другому.

Исчез непроглядный мрак, стали не нужны фонари и даже Луна стала не нужна с её холодным, отстранённым светом, сегодня мне хватало и звёзд, и от этого исчезла небольшая неуверенность в себе, я всё видел, как в осенних сумерках да при сухом воздухе, мало того, на меня навалились запахи и звуки, и были они столь сильны и, самое главное, столь понятны, что я стал ощущать всё мельтешение жизни вокруг себя.

И шёл я совершенно беззвучно, никогда раньше так