Владимир Прибытков - Потерянный экипаж

— Уходить! — поддержала другая женщина.

— Нельзя тут больше! — простонала третья.

— Стойте! Стойте же! — вполголоса прикрикнула Нина. — Вы меня старшей выбрали! Слушаться обещали!

— Если ты старшая — придумай что-нибудь! — дерзко ответили из темноты. — На гибель потащила — так придумай!

— Мы уйдем! — сказала Нина. — Но уйдем, когда я скажу! Скоро уйдем! Только еще немного…

— Хватит с нас! Подружку свою бережешь, а на остальных тебе плевать! Веди к жилью! Замерзли! Хлеба дай!

Кружок сомкнулся, но теперь на Нину напирали, толкали ее, гневно дышали в лицо и шею.

— Где хлеб? Где тепло? Где?.. Сманила на гибель!

Уже чьи-то руки протянулись к платку, укрывавшему плечи Шуры, рванули его, чьи-то пальцы теребили Нинину куртку, смелели, норовя стянуть.

Горечь затопила душу Нины. Она же спасала людей от немецкого рабства, от неминуемой смерти!

— Прочь! — крикнула Нина, отпуская Шуру и резким движением тела отшвыривая обступивших женщин. — Прочь! Стреляю!

Она задела кого-то стволом автомата, и задетая закричала. Беглянки отхлынули.

— Эх, вы! — задыхаясь, сказала Нина. — Эх, вы!

— Ниночка, не надо! — просила Шура.

— Буду стрелять! — жестко сказала Нина. — Кто подойдет — буду стрелять! Сами не хотите? Я вас силой спасу!

И вдруг осеклась.

— Слушайте! — требовательно сказала она. — Слышите? Да, уже все услышали треск кукурузных стеблей и покашливание. И все притихли.

— Где вы? — по-немецки спросил знакомый мужской голос.

— Тут, тут! — отозвалась Нина.

Давешний крестьянин не подвел!

Женщины потянулись к нему, окружили.

— Хлеб, да? Хлеб?

Крестьянин помедлил.

— Хлеба нет… — сказал он.

Беглянки оцепенели.

— Есть будем в деревне, — торопливо сказал крестьянин, чувствуя их отчаяние. — Жена сварила картошки и кукурузы. Горячее лучше. Она так сказала, жена… И в сарае теплей. Сколько вас тут?

— Девять, — пересилив рыдание, сказала Нина. — Нас девять, товарищ!

Окна хуторских домиков гасли одно за другим. Дольше всех светилось большое, оранжевое в доме на правом краю. Но и оно погасло.

— Пора, — сказала Кротова, поднимаясь с охапки хвороста.

Непогожая осенняя ночь посвистывала ветром, пробирала холодком, окликала далеким, невнятным собачьим лаем.

Пилот и радистка медленно приближались к хутору, с трудом угадывая прихотливые изгибы полевой дороги.

У них не было денег, одежда выдавала в них советских летчиков, и все же Бунцев, поверив Кротовой, принял решение идти в хутор и добыть продовольствие.

Близ околицы остановились. Бунцев, как договаривались, снял шлем, накинул на плечи широкий плащ Кротовой, оба достали пистолеты. Прислушались. Хутор, казалось, спал.

— Входим, — шепнул Бунцев.

Хуторская улочка пахла парным молоком, навозом, прелой соломой, теплом человеческого жилья. В нескольких шагах от пилотов, за надежными стенами домов люди лежали с мягких постелях, укрытые теплыми одеялами. Они были сыты, и они спали…

Бунцев остановился поблизости от большой темной громады — дом окружали пристройки.

— Давай сюда! — шепнул он.

— Да. Хорошо.

Кротова подошла к темному окну и сильно, резко застучала-забарабанила в стекла.

Откликнулись им почти сразу. Хозяин дома недовольно и встревоженно спросил что-то на незнакомом языке.

— Хиер зольдатен! — громко и требовательно сказал Бунцев. — Оффнен! Шнелль!

— Глейх, глейх, — приглушенно донеслось из-за окна. — Ейн минутен!

Прежде чем открыть дверь, хозяин дома приподнял занавеску, попытался рассмотреть стучавших. Он ничего не рассмотрел. Бунцев и Кротова предусмотрительно отступили к крыльцу.

— Входите немедленно и сразу пригрозите, — быстро шепнула радистка.

— Помню!

Однако выполнить отлично придуманный план не удалось. Пилоты уже видели свет в щеляч входной двери, слышали шарканье, как вдруг хозяин дома засвистел, раздался быстрый стук собачьих когтей, к двери подскочил пес, шумно втянул в себя воздух и глухо, утробно заворчал.

Кротова схватила Бунцева за руку:

— Эта тварь все испортит! Стрелять нельзя — обнаружим себя… Надо уходить!

Быстро удаляясь, они услышали голос хозяина дома, успокаивающего собаку и окликавшего солдат. Потом увидели светлый прямоугольник открывшейся двери, плотную фигуру человека с лампой, заметили, как из двери метнулось что-то темное, и сразу услышали злобный, густой лай. Судя по лаю, пес был здоровый.

— Вер ист дас? — громко крикнул хозяин дома.

Подбодренная окликом, собака залилась еще яростней. Но, видимо, она чувствовала опасность, потому что не бросалась на пилотов, а держалась поодаль.

— Пристрелить бы проклятую! — сказал Бунцев.

— Не надо. Отстанет.

Пес провожал летчиков почти до околицы, не слушая окликов хозяина, но возле околицы действительно отстал.

Между тем, взбудораженные его лаем, залились псы в других дворах.

Кое-где в окнах появился свет. Кое-где захлопали двери. Летчикам пришлось бежать, и они остановились, задыхаясь, лишь через километр.

— Ну? — сказал Бунцев, едва переводя дыхание. — Видала? Это тебе не ридна Украина!

— Всяко случается, — ответила Кротова. — Думаете, на Украине сволочей не было? Тоже собак спускали!

Кое-как оба отдышались. На светящихся часах Бунцева было восемь часов тридцать минут.

— Еще два часа у нас есть, — сказала Кротова. — После одиннадцати лучше никуда не соваться.

— Куда ж пойдем? Хлеба доставать надо! Пить!

Радистка подумала.

— Товарищ капитан! Нам все равно по пути к лесу железную дорогу переходить. Так давайте возьмем пару километров в сторону. Попытаем счастья у путевых обходчиков или стрелочников, да и след запутаем.

— А если и там собаки?

— Возле одиночной будки? Неопасно. Да и народ на дороге рабочий… Мы их не обидим. В крайнем случае я свои часы или цепочку золотую на хлеб сменяю.

Бунцев шумно вздохнул:

— Ничего не поделаешь. Эх, черт!.. Придется пошуровать на дороге…

Примерно через час летчики выбрались к железнодорожному полотну. Железная дорога, как и предполагала радистка, никем не охранялась. Пилоты постояли, послушали, не заметили ничего подозрительного и пошли вдоль полотна на восток.

Идти пришлось недолго. Уже через четверть часа они заметили переезд и тускло светящееся окошечко путевого обходчика.

— Входить не будем, — сказала Кротова. — Дождемся поезда. Сторож его встретит и проводит, тогда и подойдем.

Ожидая, пока появится поезд, Кротова вытащила кусок парашютного полотна, расстелила на земле, принялась натирать травой и грязью.