Карл Фалькенгорст - Танганайский лев

То были свадебные огни: Лугери и Коко праздновали в эту ночь свою свадьбу. И на всей далекой округе в одиноко разбросанных тэмбе бедные негры, поглядывая вверх, на вершины гор, восклицали:

— Смотрите, как могущественны и богаты и смелы стали опять Вавенди!

Даже там, где берег узкой косой далеко вдавался в озеро, выделяя Лувулунгскую бухту, были восторженные зрители этой грандиозной своеобразной иллюминации. Шагах в ста от косы стояла на якоре «Змея», и ее экипаж с восхищением смотрел вверх, на горы, любуясь свадебными огнями в крепости Мудимы. Они мысленно представляли себе веселье и разряженную толпу гостей, обильную трапезу и лакомое угощенье, которое предлагали гостям в тэмбе Мудимы. Там, наверное, не было недостатка в жареных козочках и козлятах, был там, конечно, и бараний бок, и дикие курочки с жареными бананами, а из полных доверху кувшинов обильно лилось банановое пиво и пальмовое вино. И в трубке с душистым табаком тоже не было никому отказа.

Как хорошо было бы теперь сидеть там, перед домом Мудимы, и смотреть на пляску черных девушек, которые в честь новобрачной Коко, наверное, исполнят танец Вавенди!

На судне были только одни вадшидши; хозяева и господа их сидели теперь на берегу, на косе, в густой чаще кустарника, и поджидали Фераджи.

Осман задумчиво смотрел в даль на громадную поверхность озера, над которым клубился легкий туман. Очевидно, он заметил там что-то, потому что упорно смотрел в одну точку, черневшую на воде. Спустя немного времени он тихонько толкнул своего спутника и шепнул ему:

—. Смотри, Солиман! Видишь, там плывет лодка.

Солиман посмотрел в указанном направлении. Темный предмет медленно приближался к ним. Продолговатую форму его легко можно было различить, несмотря на царившую кругом мглу и туман.

— Это не лодка и не челнок! — сказал Солиман. — Танганайка часто выбрасывает на берег старые прогнившие стволы. И ты увидишь, как через несколько минут он поплывет к берегу и затем будет качаться на волнах прибоя. Часто эти старые стволы походят на плавучие сады, — их грубая кора порастает целым лесом паразитов, ползучих растений и трав. Теперь уж каждую минуту может взойти луна и тогда осветит этот плавучий сад. Смотри, она уже серебрит своим отблеском те белые облачка, что плывут по небу, точно стая диких лебедей.

Действительно, луна вдруг выплыла из-за темных гор и разом залила ярким светом все окрестности. Громадный ствол прибило к берегу, и теперь он мерно покачивался на волнах прибоя, то подплывая ближе, то снова удаляясь немного от берега.

— Увидишь, он пробьет себе дорогу и завтра утром будет лежать на берегу, пока сильным волнением снова не унесет его куда-нибудь!

И в самом деле, старый ствол пробил себе дорогу и теперь лежал уже в более спокойной воде, шагах в десяти от берега, где уже было сравнительно мелко.

Вдруг внимание обоих арабов было отвлечено от старого ствола раздавшимся вблизи их окриком совы.

Солиман прислушался.

— Что это? Неужели здесь в самом деле водятся совы или же этот парень не забыл еще наш условный сигнал? — И не долго думая, старик ответил таким же подражанием крику совы.

Вслед за тем послышался опять такой же крик, и слева от того места, где они сидели, раздался плеск, как будто кто-то шел по воде, а минуту спустя вынырнула из тростников какая-то темная фигура.

То был Фераджи, расставшийся на этот раз со своей форменной одеждой ввиду того, что яркие белые полосы его рубашки были слишком заметны в темноте, а в костюме негра его трудно было узнать.

— Нелегко было незаметно улизнуть оттуда сегодня, — проговорил он, запыхавшись, — да и путь неблизкий!

— Как видно, люди Мудимы уже не так беспечны, как раньше, — проговорил Солиман. — Я видел тэмбе Лугери; честь и слава строителю этой крепости. Как видно, комендант ее — парень смышленый. Он не забрал всех своих людей с собой на свадьбу, а оставил там гарнизон, с которым не так-то легко справиться. При таких условиях можно спокойно пировать в этом орлином гнезде. Но ты молчишь, Фераджи! Ведь тебе надо непременно вернуться туда еще до восхода солнца — времени остается не так много! Говори же, что ты хотел рассказать мне?

— Радуйся, Солиман! — начал Фераджи, с легким оттенком насмешки в голосе. — Как великий воитель, ты, конечно, будешь рад померяться со смелым и сильным врагом. Симба остается здесь в долинах Вавенди и будет строить здесь, на берегу, свой собственный тэмбе!

— Черт бы его побрал! — гневно воскликнул Солиман.

— Мало того, — продолжал Фераджи, — знай, что сегодня мы там справляли двойное торжество. Самая свадьба Лугери чуть не стала делом второстепенной важности из-за другого торжества. Туда собралось немало воинов из племени Мудимы, и, когда настал вечер, все они уселись вокруг большого костра. Под балдахином поместились друг подле друга Мудима и Симба. Ну, а затем ты сам, конечно, знаешь, что именно должно было произойти. Зарезали курицу и, вынув из нее только печенку, поджарили последнюю на огне.

Когда печенка уже изжарилась, подошел старейший из воинов и стал размахивать острым большим ножом. Тогда Мудима, сидевший в полном одеянии вождя, сбросил свой плащ из шкуры леопарда, скрывавший ему спину и плечи, а также отчасти и грудь. Симба также расстегнул свой пиджак и ворот рубашки и обнажил свою грудь. Затем подошел другой воин с небольшой чашкой, после чего старейший, воин приблизился к Мудиме и сделал ему ножом надрез на груди, причем капли крови закапали в чашку, которую другой воин тотчас же поспешил подставить. Теперь настала очередь Симбы.

Если бы тебе, Солиман, пришлось держать твой нож так близко к груди Симбы, ты, конечно, вонзил бы его глубже, чтобы взглянуть на кровь из сердца твоего врага. Вот что я при этом подумал! Но старый воин осторожно сделал необходимый по обычаю надрез, и кровь Симбы закапала в другую маленькую чашку. Затем принесли жареную куриную печенку и два других воина подошли и возложили на головы Мудимы и Симбы два скрещенные широкие копья. Тогда Симба обмакнул свой кусок печенки в крови Мудимы, Мудима свой — в крови Симбы, — и оба они съели эту печенку в то время, как тот нож, которым им надрезали груди, оттачивали о другой нож. И в то же время один из воинов громко произносил проклятье тому, кто нарушит данную клятву или обет: «Горе! Горе тому из вас, кто нарушит этот заключенный сегодня братский союз. Горе! Горе ему! Лев да встанет ему поперек пути и да растерзает и сожрет его!

Змея да подползет к ложу его и да отравит его своим ядом! Пусть пища его станет горечью! Пусть, покинутый всеми, родными и друзьями, бродит он одиноко по свету! Пусть ружье его обратится против него и путь разорвется в его руке! Пусть пламя пожрет его дом и двор!»