Олег Куваев - Искатель. 1969. Выпуск №1

От него я узнал впервые о Теневиле. Позднее проверил по редким печатным источникам. Лет шестьдесят-семьдесят назад был среди анадырских пастухов гений. За короткую жизнь создал он свою письменность. Прошел путь тысячелетий от иероглифической до слоговой и буквенной письменности. Бумаги он в глаза не видал — вырезал на дощечках. Создал карту звездного неба в трех улучшающихся редакциях. Хватит для одного человека?

Дощечки его расползались по кочевьям, затерялись. Говорят, несколько штук сохранилось. О его трагедии и говорить нечего, изобретал изобретенное, но тут была двойная трагедия и для своего народа — он родился рано. Учеников у него не было. Не знаю, чего добивался старик Эттувги, рассказывая мне о Теневиле. Но добился он одного — я влюбился в его малый народ.

У Эттувги даже религия получалась приятной. Бог-такой хороший старикашка, который следил за соблюдением обычаев, говорил он о нем довольно-таки фамильярно. Еще имелась Белая Женщина — та, что создала людей и зверей, жила она в море и была чуть пострашнее главного бога, ну потом еще много имелось разных существ, даже специальный старикан для пурги. Сидит этот старикан в тундре и долбит снег каменным топориком — каюгуном, так возникает пресловутая полярная пурга.

…В начале февраля мы были в предгорьях Анадырского хребта, в районе гор Пекульней. Там состоялся знаменитый «праздник солнца». Там я немного реабилитировал себя. В программе праздника была борьба, и выступил я довольно удачно. Это в общем-то было просто: пастухи бегать здоровы ужасно, а на силу не очень, и просто не дошла пастушеская наука до задней подножки и броска через бедро.

После праздника, в феврале, пошло солнце; и что-то неладное стало твориться у меня опять с глазами. Плавали темные пятна перед ними — то пройдут, то опять плавают.

В конце февраля меня вывезли в поселок. Слег в больницу. Ползали перед глазами дурацкие пятна, и страшно трещала голова. В больнице я пролежал до мая.

Вечером у причала в Анадыре. Я месяц как вышел из больницы. Закатный был вечер — вернее, белая ночь, и красная лепешка солнца опускалась к горизонту. Море было гладким, словно тот час, когда возникает «зеленый луч».

В этой тишине, тихо мурлыкая моторами, подошла и встала на близком рейде белоснежная шхуна — гидрографическое судно.

От шхуны отвалила шлюпка, и на берег сошли бородатые парни — полярные гидрографы. Парни радовались берегу, вечеру, и три человека отвалили с рюкзаками; боевая разведка в поселок по магазинам. Остальные тут же на причале остались курить. Я с ними разговорился.

— Матросом возьмем на сезон, — так было сказано. — Туристом — пожалуйста, хоть всегда.

— Вы в низовья Колымы не пойдете? — спросил я.

— Нынче нет. На будущее лето — точно.

— Ну вот на будущее лето и пойду с вами туристом. Надо мне там побывать.

Вечер сник, и снова солнце полезло кверху, и ребята вернулись с поселка. Шлюпка ушла, опять замурлыкали дизельные двигатели, и белоснежное видение, мечта ушла; с ней ушла моя Антарктида и прочие чудеса света.

У меня на это не осталось времени. Знаменитый полярник перед отплытием в Антарктиду написал мне. Написал о том, что сообщил ему по телефону друг — глазной профессор. Написал как мужчине, чтобы я настраивал свои дела на нужный лад.

Я настроил их — стал учителем географии. Учителей в нашем поселке не хватало, и мне разрешили преподавать с условием, что окончу оставшийся срок заочно. Мне ничего другого не оставалось делать, так как в тундру выезжать мне запретили, а оставить Чукотку я уже не мог. У каждого есть своя географическая точка, где он на месте. Моя точка оказалась здесь. И потом я открыл в себе талант педагога. Господи, от чего, дурак, я бежал?

Я и не знал, до чего легко купить пацанячьи души. Начнешь им объяснять скучную, как кладбище, проекцию Меркатора и расскажешь, как жил великий Меркатор, и как тогда уважали географические карты, и как гибли сотни мореплавателей из-за того, что не было точных карт, и как они открывали из-за этих неточных карт новые земли. Два десятка ребячьих глаз смотрят навстречу, и сам я, бывший неизменный шкодник, вижу насквозь, ибо ученики везде одинаковы, какая шкода у кого засела в уме, и как-то теплее делается на душе. Я говорю: «Расскажу я вам про Антарктиду». Рассказываю, как Беллинсгаузен и Лазарев увидели огромный, как горный хребет, ледяной обрыв, как погиб Скотт и как товарищи его покончили самоубийством, чтобы другим было больше продуктов, и о том, как мчался к Южному полюсу хитроумный Амундсен, и как сошла с ума от невыносимых ветров французская экспедиция на Земле Адели. Пацанячьи глаза загораются тихим восторгом. Звонок — и я только успеваю сказать: «Остальное дома в учебниках и чтоб назубок».

Если верить тому профессору — у меня имеется еще лет пять-семь, но без гарантии. Это значит, сотня пацанов пройдет через мои руки. Инстинкт продолжения жизни не только, видимо, в физическом отцовстве, но и так, чтоб передать твои несбывшиеся мечты — может быть, они сбудутся у других. Раз не ты, так другой. И еще — смотрю я на своих учеников и жду Теневиля. Мне бы только его не проглядеть, уж я бы тут про себя забыл — все бы ему отдал. Приятно так потом, когда я буду седовласым слепым инвалидом, услышать о знаменитом человеке и молвить небрежно: «Как же, как же! Помню, учил я его в одна тысяча девятьсот… географии».

Не в этом ли смысл — учить географии?

Сижу я сейчас в парке Ботанического сада на лавочке. У меня отпуск и лечение. Сломал по слепому делу ногу в собственном коридоре. Видно, судьба меня на крепость проверяет.

…Парень идет мимо. С девчонкой. У этих вместо транзистора — гитара, и парень тихонько напевает девчонке:

Жди, жди, жди меняКак ждала когда-то.Знай, что я к тебе вернусьЧерез три заката…

Девчонка смеется, а он, насмешливый такой, поет дальше:

Жди, жди, жди меня,Помни: будет это.Знай, что я к тебе вернусьЧерез три рассвета.

…Давно это было. Однокурсники мои закончили институт. Ленка вышла замуж за Ваню по кличке Берендей. У них уже дочь. Зовут ее Сашкой. Оба врут в письмах, что назвали в мою честь. Васька Прозрачный вернулся из Антарктиды, прислал собственное фото на фоне Ледяного барьера и осведомился, как на Чукотке по плотницкой и механизаторской части. Обещал приехать, если его опять не призовут к обследованию южного континента, так как приобрел он еще специальность полярного вездеходчика.