Андрей Бондаренко - Карибская сага

Ознакомительный фрагмент

Во-вторых, существовали отличия и в особенностях пушного промысла. Чукчи всегда добывали очень много пушного зверя, меняя потом шкурки песца, чернобурки, пыжика, полярного волка и белого медведя на всякие товары бытового назначения: ружья, патроны, кастрюли, топоры и пилы, чай и табак. Саамы же добывали пушного зверя в разы меньше, преимущественно рыжую лису, куницу, бобра, и очень редко – песца.

Для саамов главным являлось оленеводство, причём, кочевали они только вблизи своих сёл и стационарных стойбищ.

В-третьих, значительно различался продовольственный рацион этих северных народов. Чукчи весь год питались мясом морских животных и северных оленей, употребляя рыбу в пищу нечасто, сугубо для разнообразия. И то, в основном, красную: кету, нельму и горбушу.

Саамы же ели мясо только в холодное время года: поздней осенью, зимой и очень ранней весной, а всё остальное время питаясь разнообразной рыбой, лепёшками из ржаной муки, грибами и ягодами. Бывали, конечно, и исключения, когда в летнее время забивали оленя, но крайне редко.

Их приезд исключением не стал: низенькая саамка, одетая в пёстрый сарафан в виде юбки на лямках и широкую цветастую кофту, с ситцевым платком на голове, быстро заставила стол разнокалиберными тарелками и блюдами с варёной, жареной, копчёной и вяленой рыбой. Посередине стола женщина разместила две деревянные бадейки с мочёной прошлогодней брусникой и морошкой, отдельно, на угол стола, положила нечто, завёрнутое в серую тряпку, от которой ощутимо пованивало.

– Агафья! Сейчас же убери! Сколько раз можно говорить! – неожиданно рассердился Ефремов. Дождавшись, когда женщина унесёт из комнаты странный свёрток, пояснил:

– Третий год уже живу в Ловозере, но к данному деликатесу так и не привык. Это, видите ли, «рыбка с душком». Берут только что пойманного сига или язя, потрошат, чуть подсаливают, заворачивают в тряпку и на сутки-другие зарывают в землю. Аромат получается – словами не передать. Желудок тут же, сам по себе, выворачивается наизнанку. Хорошо ещё, что Агафья тряпку развернуть не успела…

– А что такого? – неожиданно обиделся Илья. – Очень даже и вкусно. Откуда ты, начальник Иван, знаешь, может, гостям и понравилось бы?

Ассортимент рыбных блюд экзотикой не поражал: куски варёной щуки, жареная крупная плотва, вяленый хариус, налим холодного копчения, озёрная форель, запеченная в тесте.

«Да, сейчас бы оленятинки!», – размечтался Ник. – «Как тогда, на Чукотке: жареная печень, чуть недоваренная розовая грудинка, запечённые на углях мозги…».

– А, вот, эта жёлтая рыба как называется? – спросил любопытный Банкин, указывая пальцем на миску, в которой истекали капельками жира янтарные куски рыбы.

– Это прошлогодний лох, – пренебрежительно махнул рукой сержант. – Лично я лоха не люблю, больно уж жирён, после него часто изжога бывает.

– Чилийский лох? – попробовал пошутить Ник.

Иван юмора не понял, объяснил совершенно серьёзно:

– Обыкновенный лох, ловозёрский. Лох – это не человек вовсе, как на Большой Земле принято считать, а сёмга, зашедшая поздней осенью на нерест. Отнерестилась, но не успела вовремя уйти в море. Перезимовав в проточном озере, через которое проходит нерестовая река, такая рыба из «красной» превращается в «жёлтую», да и вкус её многократно ухудшается. Но саамы почему-то считают, что лучше ловить лохов, чем всякую там сорную рыбу – плотву, окуня, щуку…

Ник осторожно разломил ржаную лепёшку, поднёс к носу, понюхал:

– А почему выпечка пахнет хвоёй?

Иван только тяжело вздохнул:

– Понимаете, лопари всегда в муку добавляли сосновую заболонь, это такой белый внутренний слой сосновой коры. Потому добавляли, что муки всегда не хватало. Сейчас с мукой всё хорошо, перебоев в снабжении не наблюдается, а всё равно – добавляют. Привычка, одно слово, никак не могу отучить…

Агафья унесла тарелки и миски с недоеденной рыбой, вернулась с небольшим кипящим самоваром в руках. Другая саамка, на голове которой вместо платка красовалось странное сооружение, отдалённо напоминающее русский кокошник, принесла заварной чайник, сахарницу с белыми неровными кусками рафинада, большие эмалированные кружки и несколько очень крупных, уже очищенных от шкурок луковиц.

Илья, смахивая с глаз частные мелкие слезинки, ловко нарезал лук на тоненькие ломтики, разложил эти ломтики по кружкам, залил до половины кипятком, немного погодя добавил заварки и предложил:

– Разбирайте кружки, дорогие гости! Угощайтесь лопарским чайком!

Напиток получился забористым: у всех на лбу выступил обильный пот, на глазах навернулись крупные слёзы, захлюпали носы. Несмотря на это, напиток получился по-настоящему вкусный, более того, чётко ощущалось, что он ещё и очень полезный, особенно – при лечении всяческих простудных заболеваний.

Илья Озеров отодвинул свою пустую кружку в сторону, рукавом фуфайки вытер пот со лба, достал из кармана заранее набитую табаком трубку, несуетливо раскурил её, после чего спросил у Ника – нарочито небрежно:

– Так что вам у нас понадобилось, уважаемый товарищ начальник? Куда надо проводить-то?

– До Сейдозера нас проводи, очень уж хочу я с одним человеком познакомиться. Его Синицей кличут, – спокойно ответил Ник, не отрывая пристального взгляда от плоского лица председателя сельсовета.

Показалось, или, действительно, глаза бывшего шамана блеснули нехорошим огоньком, а лицо чуть заметно дрогнуло? Было не разобрать. Ильюшка тут же опустил голову и принялся старательно изучать узоры на фанерной столешнице…

С минуту поиграв желваками, Илья заговорил – негромко и почти равнодушно:

– Надо отвести к Сейдозеру? Отведу, раз надо. Это нетрудно, погоды сейчас хорошие стоят, снега мало совсем осталось. За трое суток дойдём, если в дороге ничего не случится. Только до самого озера я вас не доведу. Боюсь очень. Вместе только до Тайболы дойдём, это такое ущелье в скалах, по нему до озера три часа всего шагать. Сами дойдёте.

– А почему ты с нами до озера не пойдёшь?

– Тайбола – дорога в один конец нынче. Только в одну сторону пускает, к озеру. Обратно уже никто не возвращается, ни люди, ни олени. Раньше – все возвращались. А после того, как ваш Барченко там что-то нехорошее сделал, уже не возвращаются. – Ильюшка посмотрел на Ника правдивыми спокойными глазами и, чуть помедлив, неторопливо раскурил заново потухшую трубку.

– Товарищ Озеров чистую правду говорит, – подтвердил сержант Ефремов. – Последние годы много народу, включая людей нашей службы, отправлялись к этому Сейдозеру. Никто не вернулся, ни одного человека. Проклятое место…

Ник достал из планшета географическую карту и развернул её на столе.