Виктор Сафронов - Легионеры

Двигались молча. Все увиденное не вязалось с теми рекламными глянцево-выставочными плакатами призывающими служить в легионе, хотя бы для того, чтобы бесплатно увидеть весь мир. За всех говорить сложно, но то, что увидели Алексей со Стивом, им обоим очень не понравилось.

От стыда за участие в этой кровавой резне, они старались не смотреть друг на друга. У обоих было абсолютно одинаковое чувство, как будто они вымазались в таком дерьме от которого им уже ни когда не удастся отмыться. Чтобы хоть как-то сгладить чувство вины и стыда, им хотелось поскорей принять участие в операции по уничтожению химического производства. К чему, собственно говоря их и готовили все последнее время.

Прибыв к месту расположения. Не заходя на ужин. Алексей со Сергеем пошли навестить раненных. Которых поместили в некое подобие госпиталя. Оба по-прежнему находились без сознания. Постояли, издали посмотрели. Одновременно вздохнув, пошли накачиваться углеводами, жирами и прочей пищей. При чем, сразу в столовую, даже не заходя на помывку. Война войной, а кушать хочется даже после жаркого и утомительного дня. Правда, кто-то слышал, что на гражданке, есть такие люди у которых отсутствует аппетит. Врут наверное? Так как даже представить себе такое, можно только в нездоровом состоянии.

Но на этот раз, по указанным выше дерьмовым причинам, к удивлению обоих, кусок в горло упорно не лез. Помог Кшиштоф Анальский. Он где-то дернул пол-литра технического спирта и только распив эту поллитровку, немного полегчало. Уныло поковыряв вилками в еде, оба поняли, что сегодня удовольствия от поедания продуктов питания достигнуто не будет и отправились спать.

Дальнейшая служба и участие в подобного рода операциях, из нормальных психически устойчивых личностей, готовила спившихся алкоголиков. Да потому, что только спиртным и можно было глушить и заливать свое непротивление творившемуся злу. Хотя, нет. Есть еще наркотики, но с этим успокоительным средством одна беда. Доза растет, а здоровья ее переваривать постоянно не хватает. Приходиться уже без желания глушануть совесть, загибаться от передозировки. С такими мыслями приходилось засыпать, ворочаясь с боку на бок в поисках нормальной позы.

Утро принесло новые события. Прибыл борт и двоих тяжелораненых отправили в стационарный госпиталь. Перед их отправкой, с ними удалось повидаться и попрощаться. Нашли время, упросили капитана отпустить их с занятий.

Носилки с ранеными они провожали до самого трапа вертолета. Поговорили с медициной. Как дела у наших друзей? Как они себя чувствуют. Ожидает ли их временное успокоение от бесконечной суеты мира? Может им чего надо? За сгущенкой сбегать или там печенья, какого-нибудь в пакет с яблоками положить?

Доктор замявшись сказал, что у его подчиненного, санитара Пирогова поднялась температура и с раненной рукой не все в порядке. Но все это произошло не от недосмотра или плохого ухода, а явилось последствием тяжелого ранения и попадания в рану арабской инфекции. Другого раненного по имени Стас Терминатор, им известного больше под именем Коля Рысак, по прежнему больше всего интересовал полный покой. Но хоть руку на прощание каждому пожали и то хорошо.

Если Колян смотрел только когда ему приоткрывали руками глаза и то морщился от света, то Пирогов более реально вглядывался в происходящее и провожавших узнал. А почему он не должен был это делать? Говорили с ним ласково, смотрели с сочувствием.

— Ты, товарищ санитар, держись. Мы за тебя волнуемся, — как-то даже виновато произнес Алексей на прощание. — Если чего надо будет, пиши не стесняйся. Мы вот с Багом собрали тебе, да Стасу деньжат. Мало конечно, но что смогли…

Он положил ему под подушку конверт и поправил простынку, которой тот был накрыт.

— Спасибо тебе, — еле разлепил губы Пирогов. — Не забывай, что я тебе обещал.

— Ладно тебе, — смущенно пробормотал Гусаров. — Еще увидимся и обсудим, наше житье-бытье…

— Держись, санитар, — пробурчал в свою очередь Сергей. — Когда Терминатор придет в себя, передавай ему наш с Дюком пламенный привет. Обязательно напиши, что и как…

Глядя на то, как улетают вертолеты, Сергей подавив тяжелый вздох опять с облегчением подумал, что и на этот раз при раздаче карт, судьба обнесла его необходимостью убивать себе подобных. Боевая разминка закончилась вполне удачно. Хотя, как для кого? Двадцать четыре цинковых ящиков отправляется во Францию. И с этой стороны провидение пока его хранит от неприятностей…

К нему все острее приходило понимание, что в один из моментов, когда будешь стоять перед выбором или ты первым убьешь или тебя убьют, придется принимать решение и стрелять первым… Или ножом… Или саперной лопаткой? Но убить. Уж кто-кто, а он знал, как легко лишить человека жизни. Ткнул ему заученным до автоматизма движением в область головы и нет человека. Вот только в теории все просто, а как потом с этим жить?

Ох, как же не хотелось даже самому себе признаваться в собственной глупости. Метания и поиски своего места в искусстве артистической, художественной натуры закончились в солдаткой казарме, с четко поставленной дилеммой: убивать самому или быть убитым? Но, что поделаешь? Сам загнал себя в угол, сам из него хотя бы пытайся выбраться. А мамы рядом нет. Уткнуться в плечо и рассказать, все-все, некому. Рядом только всёпонимающий ироничный Алексей. Но он помочь в данной момент ни чем не может. Да и как это будет выглядеть? Ведь он точно в такой же ситуации…

— Пора спросить у себя, не за что мне это испытание, а для чего? Для чего высший разум ниспослал мне это? — напускал на себя мистическо-религиозного тумана Сергуня. Он пытался разобраться в процессах наступившего духовного созревания, так как то, что раньше с ним было, совсем не являлось им, а было просто биологическим взрослением.

Если бы у военных было достаточно свободного времени для просторных мыслей, много бы от этого случилось непоправимого несчастья. И так нет-нет, а получив письмо от лучшего друга о свадьбе с его невестой, истосковавшийся без любви, пулю себе в лоб засадит. А если бы еще и времени было для мыслей больше, вообще бы через одного себя постреляли. У каждого ж свой огнестрельный аппарат и патронов немеренно. Но в том-то и состоит прелесть военной службы, что или траншею копаешь, или на плацу разучиваешь оружейные приемы и оттачиваешь парадный, с оттяжкой и блеском шаг. Времени только перед отбоем и остается, что на групповой онанизм с мазохизмом.